столкнуться с этим… И — вот!..
Подволакивая ноги, Адельберто Фюнф прошел на свое привычное место пребывания, обвел окружающие его пыльные атрибуты свадеб, похорон и крещений диковатым взглядом и выглушил оставшийся коньяк прямо «из горла». Это помогло. По крайней мере, к нему вернулась способность говорить — как раз к тому моменту, когда его бестолковый компаньон счел возможным вернуться на рабочее место.
К тому моменту, когда Адельберто окончил свой рассказ, подкреплявшийся совместным употреблением содержимого второй или третьей бутыли сравнительно дешевой гадости, у Тони от попыток удержаться от смеха начались спазмы.
«Нет, нельзя рассказывать ему, как все получилось на самом деле, — сказал он себе. — Он меня изуродует. И будет прав. Садизм какой-то получился. Утонченное издевательство над человеком…»
Бинки осуждающе поглядел на него и принялся грызть ножку стула.
— Однако хрен редьки не слаще, — выдавил из себя наконец Счастливчик. — Историю эту ты не продашь журналистам — только, если сам сверху приплатишь. На том свете, или на этом — но мы в заднице. В смысле долгов. Что, черт возьми, делать? Остается одно — уголовщина. Надо брать банк. Где- нибудь в провинции…
— У-у… — сказал Адельберто очень уверенно. — У м-ме… У м-меня есть план.
Он глянул на Тони со значением.
— Н-но — тс-с-с-с!!! — Он поднял палец к губам. — А с-сейчас пойдем и г-глянем на НЕГО в п- последний раз…
Придерживая друг-друга, компаньоны двинулись на склад. Подошли к клетке.
Никакого «призрака» в ней не было — ни мертвого, ни живого.
Неожиданный оборот, который приобрела его миссия на Прерии, сам по себе, не слишком смутил Кима. В конце концов, подсознательно, он и ожидал чего-то в этом роде: слишком уж легко сосватали ему в Управлении это непыльное дельце — раскопки архивов политической каторги времен Империи и Изоляции… Нет — что-то другое не давало ему покоя, занозой сидело в душе, тревожа какие-то — полустершиеся уже — воспоминания… Что?
Агент на Контракте, поморщившись, сложил в потемневшие от времени папки ставшие — все от того же времени — хрупкими листы на древних принтерах набранной, злой канцелярской прозы, завязал тесемочки, защелкнул магнитные замки, завернул прижимные планки этих, переживших смутные десятилетия папок, и устало стал складывать их в допотопный сейф. Конечно, никто и не подумает отвязаться от него с этой канцелярской докукой — никто из тех, кто подцепил к ней «в нагрузку» еще и заботы по охране и — это подразумевалось само-собой — деликатному прощупыванию высокого неофициального Гостя на предмет его надежности. Но хотя бы для самого себя у него было оправдание, позволяющее сегодня пораньше запереть унылые папки в железный ящик и пораньше покинуть порядком осточертевшее ему присутственное место.
Ким достаточно ясно представлял себе смысл инструктажа, которым по сути дела была его долгая деликатная беседа с господином секретарем. Судя по всему, компетентные службы Прерии и Метрополии не слишком беспокоила перспектива убиения или похищения Торвальда Толле. Скорее они пеклись о том, чтобы к Гостю не «подъехал» кто из посторонних и не перехватил инициативу в контактах с ним. Тут было чего опасаться: люди Чура, все равно, что малые дети в «трудном возрасте» — обидчивы и непредсказуемы. Тот по-необходимости холодный прием, что окажут Гостю здесь — на «ничейной», самостоятельной планете, может его и оскорбить, толкнуть на контакты с какими-то авантюристами от военно-промышленных мафий, которыми богата Федерация Тридцати Трех Миров… И Бог его — Торвальда этого — знает, не выходил ли на него уже кто из такого рода дельцов. Что-ж, опыт общения с людьми Чура у него, Кима Яснова — Агента на Контракте, действительно есть… Ким запер сейф, подошел к высокому окну и попытался разглядеть там — в чуть заметно потемневшем небе — малую, недобрую звездочку — ту, до которой, он так и не долетел тогда. С одной из планет, крутившихся вокруг этой золотистой пылинки небес, должен был прилететь человек, с которым ему придется провести несколько непростых дней… Некоторое время у него ушло на то, чтобы сообразить, что он не сможет увидеть ее — эту пылинку — даже тогда, когда звезды начнут смелее высыпать в небе Прерии. В это время года Система Чур находилась в небе другого полушария планеты.
Ким косо улыбнулся самому себе. Он сообразил, наконец, что так не давало ему покоя. Точнее — не сообразил, а наконец признался самому себе: ему вовсе не хотелось вспоминать про Чур и людей Чура. «Тоже мне — секрет, — пожал он плечами. — Так — нервы… Комплекс…»
Эту мысль он проглотил как горькое лекарство, и сразу, вроде, полегчало. Он отодвинул ящик стола и вынул оттуда, далеко в глубь засунутую безделушку-талисман — заячью лапку на серебряной цепочке с кольцом. Чтобы носить ключи, сторониться беды и приманивать удачу. Некоторое время рассматривал ее.
«Зря, наверное, Анна-Лотта отдала эту штуку мне в тот раз, — подумал он. — Ей-то самой как раз удачи и не хватило тогда. Самую малость…»
Он подхватил со стола свой «ноутбук», запер за собой кабинет и по гулкому, пустынному коридору Ратуши заторопился к лифтам.
Водителя-оператора кара спецдоставки, Гната Позняка, никак нельзя было назвать парнем корыстолюбивым. Скорее уж, его широкой душе были свойственны размах и щедрость в сочетании с чисто славянской нелюбовью считать деньги. Но — по расходам и доходы: пренебрегать возможностью заработать лишний бакс-другой в час ему было не след. Приходилось, терпя шуточки насчет прижимистости хохлов, запрашивать со случайных клиентов по сравнительно высокой таксе. Несмотря на это, спрос на его услуги не иссякал среди определенного слоя населения столицы: ведь так хочется подвалить к подъезду ресторана (банка, оффиса партнера, дома любимой) не на привычном — что по карману тебе — немного подержанном «бегунке», у которого всех достоинств и есть только, что чист он экологически, а на роскошном, дипломатического класса каре, да еще небрежным жестом отпустить машину «на пару часов». Да что там хочется — иногда просто необходимо и пыль людям в глаза пустить и партнера уважить, подвезя его куда надо на роскошной колымаге. Что и говорить, спрос на услуги Гната был. Инструкция подобный промысел категорически запрещала и грозила нарушителям запрета чуть ли не громом небесным, но администрация с такими вещами не торопилась: те из начальников, что помельче, просто были включены в долю — не один такой Позняк был на службе министерства, и дело было поставлено четко — те, что покрупнее, ценили запретный заработок, как способ удержания на скуповато оплачиваемых рабочих местах квалифицированных кадров. Поэтому, заметив голосовавшего зеленой бумажкой чудака у гранитного поребрика Второй Центральной, Гнат, не задумываясь, аккуратно притормозил и опустил дымчатое стекло в правом переднем окошке.
Чудаку надо было на Степное Озеро — вариант идеальный, предполагающий оплату клиентом двух третей пути до Космотерминала, который хошь — не хошь, а все равно надо было проехать в ближайшее время по казеной надобности. Клиент не относился к числу подозрительных: справного мужика видно издалека, да и Степное было местом сосредоточения хорошо охраняемых вилл, дач и «охотничьих домиков», а не глухим погостом, откуда, туда приехав, можно и не уехать. Гнат не стал даже поднимать бронестекло, изолирующее кабину водителя от салона с предполагаемыми в нем высокими гостями Прерии. Это была его вторая ошибка. Первая состояла в том, что он посадил в кар клиента с собакой.
Псина была вежливым, хорошо ухоженным кобелем — белым с черными пятнами. Была она снаряжена дорогим намордником и надежным ошейником с поводком и была она — вся в хозяина: добродушная и неопасная. На свою беду Гнат животных любил.
Клиента звали Петер, был он разговорчив, и через четверть часа Гнат знал уже все о нраве и повадках Джека и вообще всех собак, которых этот Петер знал.
Тони-то было все равно как себя называть в течение ближайших сорока минут, а вот Бинки молча страдал, отвернувши нос от происходящего безобразия.
Среди друзей Позняк слыл человеком неразговорчивым, что вовсе не означало того, что он был
