открылся им или как-нибудь неосторожно обмолвился… — решил Петр Иванович и тут же свернул в казармы Измайловского полка (хотя крюк был немалый) в первую роту, где продаются у нас славные соленые огурцы, прямо подле школы гвардейских подпрапорщиков, лучшие вкусом и всего по 60 копеек за десяток бочек.
Выбежал навстречу мальчик, спросил адрес у Петра Ивановича, и будет ли брать десятками, сотнями, либо на тысячи?
Петр Иванович назначил отнести к себе один бочонок и дождаться его прихода, чтобы лучшим образом поговорить о привычках осьмилетнего англичанина.
Выйдя из казарм измайловцев. Петр Иванович почувствовал непреодолимое желание зайти к своему испытанному другу и учителю, действительному тайному советнику — генерал-майору Ардальону Ардальонычу Треснулову, чье имя у каждого на слуху. Да и немудрено: Ардальон Ардальоныч отыскал в короткий срок три потерянные речи Цицерона, доказал теорему, астрономическое же время по Треснулову для людей чиновных есть лучшее время их жизни…
Вот к какому человеку завернул Петр Иванович. Застал он его по обыкновению в постели с 30 цыплятами, так как по указанию врачей боролся со своей подагрой живым теплом, исходившим от тел будущих кур.
— Сегодня всех их велю отправить на кухню! — сказал Ардальон Ардальоныч при появлении Петра Ивановича, — А сам на часок закутаюсь в Вашу Почетную Царскую Шубу и хвори моей — как не бывало! Одолжите на часок? — подмигнул Ардальон Ардальоныч, и Петр Иванович не смог не подивиться представшему перед ним образцу осведомленности и проницательности.
— Читали ли вы сегодняшние газеты? — тут же спросил Треснулов, и Петру Ивановичу ничего не оставалось, как изумиться сердцем во второй раз: и осьмилетний англичанин не ускользнул от Ардальона Ардальоныча.
— Читал, — отозвался Петр Иванович. — И не нахожу удовлетворительных объяснений.
— О том ли вы? Гете прислал при вежливом письме переводчице стихотворений его, госпоже Панкук, в Париж серебряную медаль, выбитую по случаю празднования юбилея его в Веймаре.
— Корректный поступок великого германца, — одобрительно кивнул Петр Иванович.
— Признаюсь, я не читал сегодняшних газет… Но живо вижу, как великий германец укладывает медаль, надписывает конверт: «В Париж», сверху сыплет песком для верности, а там на лошадях — вон из Веймара.
Хоть бы один день, уломать чертей, пожить как Гете; пробуждение неизвестно от чего голубым утром, записывание приснившейся строфы из второй части на черепаховую бумагу, обязательный час географии, позванивание в серебряный колокольчик с требованием ужина, потом спросить очищенных ядер сладкого миндаля, 4 фунта ржаной и картофельной муки, по полфунта масла розового, златоцветного и ясминно-го, 4 фунта мускусовой эссенции, 6 унций жидкого перуанского бальзама и 60 гранов розовой и коричневой эссенции и — тщательно растереть полученной смесью кожу. Юная кожа начинает буквально струиться под пальцами.
Оттого Гете свеж, как говорят, как утро.
— А что вы скажете, Ардальон Ардальоныч, о приезде сегодня в нашу столицу среди прочих осьмилетнего англичанина? — с волнением спросил Темляков.
— Позвольте, я объяснюсь сам, — раздался голос слишком чистый в русском произношении, чтобы быть русским, и в полосе света проявились черты быстрой, как ртуть, фигуры.
— Отчего в газетах вы выдаете себя за осьмилетнего англичанина, в то время как вы значительно более зрелый англичанин? — подозрительно спросил Петр Иванович голосом, не позволявшим в ответе скороспелой лжи.
— Оттого, что Гаррисон, мой старый школьный товарищ, построил хронометр, — отвечал осьмилетний англичанин, — пытаясь создать прибор для легчайшего и вернейшего средства определения долготы мест на море… Этим я хочу сказать, что с определением точного времени всегда какие-нибудь истории. Увы, мне далеко не восемь лет, а скорее осьмнадцать, если не считать тех десяти лет, которые не удались в нравственном отношении совершенно, и, тем не менее, 30 лет для мужчины — это его время!
— Да, 30 лет для мужчины… — согласились Треснулов и Темляков.
— Господа, — между тем продолжал англичанин, — жизнь моя такова, что может ежесекундно прерваться вследствие действия неблагоприятных обстоятельств. Если бы я был деревом в Йорке, то уже десятки раз вырывался бы с корнем из почвы… Возрождался же я путем более смутным, чем фениксов. Легендарная возрождалась из пепла, я — из ничего. И тем не менее однажды счастье улыбнулось и мне. Я собственноручно спас нашего доброго короля во время его произвольного купания в море и получил патент на привилегию уникальную, привилегию, которую можно разделить исключительно с членами королевской фамилии… Господа! (Англичанин встал.) Привилегии, дарованные мне, таковы, что я могу без особого дозволения являться во дворце Сент-Джеймском и выезжать в экипаже в круг в Гайд-Парке!..
Но увы… мне никогда не явиться в Сент-Джеймсе с девизом импровизации на гордом челе. Чрезвычайные обстоятельства мои таковы, что я решился продать патент на эту привилегию…
Быстрые, как ртуть, черты британца побелели.
— Однако я оставляю себе в залог моего будущего возрождения патент на въезд в круг в Гайд- Парке.
Быстрые, как ртуть, черты лица британца гордо заалели.
— Отчего же в этот чрезвычайный час я обращаюсь к вам?.. — Он устремил свой твердый взгляд на Петра Ивановича. — Оттого, что вам нынче пожалована русским венценосцем шуба с царского Плеча и вам более чем кому-либо может быть продан патент.
— Но может ли патент на столь выдающуюся привилегию продаваться другому лицу? — спросил Петр Иванович.
— Если при дворе английского короля без спросу вместо меня появится другой достойный и порядочный человек — как вы, то это лишь усилит блеск короны!!!
— Нельзя ли взглянуть на патент? — спросил Петр Иванович.
Британец развернул перед ним привилегию.
— Сумма, назначенная вами, кажется мне приемлемой, — сказал Петр Иванович, ознакомившись с природным благородством письма и передавая тяжкий мешочек в чужие руки.
— Если неумолимый рок пододвинет вас вновь на край зияющей пропасти, противореча моим пожеланиям, — сказал Ардальон Ардальоныч Треснулов, — и… и вы окажетесь на самом краю зияющей пропасти без видимого исхода, то приходите ко мне. и я куплю у вас привилегию на въезд в круг в Гайд- Парке.
Быстрые, как ртуть, черты британца побледнели.
— Благодарю вас, господа, за все. Теперь же, когда мы покончили с делами высших проявлений материи и духа, я хотел бы предложить вам разговор на уровне деловой рутины.
Получив согласие, британец продолжал:
— На деньги, полученные только что, я собираюсь заняться коммерцией самого широкого свойства! Я приду на помощь моему клиенту в любую минуту и в любой ситуации!
Я намерен алебастровые вещи склеивать, английский пластырь — приготовлять, алмаз желтый — подделывать, английский сыр — растить головами, английскую болезнь — излечать, картофель — имитировать, разное шампанское — разливать.
Вам, Петр Иванович, зная предмет государственных забот ваших, я предлагаю уголки. Отдайте этот подряд мне без лишних слов!..
О каких уголках вспомнил осьмилетний англичанин?!
Петр Иванович состоял на службе Департамента торговли соляных дел (вот, кстати, не забыть сходить по их объявлению на Монетный двор докупить сырой платины по пяти рублей золотник, я уж пробовал ее в деле, славная платина и всегда пригодится в лаборатории) и последнее время возглавлял Петр Иванович там Особую комиссию по стеклу.
Я думаю, у многих на памяти, как государь наш Петр Первый прорубил окно с петербургской стороны в Европу. Раму-то после, при Екатерине матушке, вставили, а застеклить все руки не доходили. Оттого и
