В этом косвенную поддержку им оказывают американские христианские фундаменталисты (в большинстве своём принадлежащие к ультраправому лагерю), милицейские формирования (как известно, в Америке милиция является настоящей милицией, т. е. народным вооружённым ополчением без всякого вмешательства системы — большинство милиционеров, опять же, придерживается правых взглядов) и им подобная публика, принявшая Манифест на ура. Но Качинский, естественно, к правым и тем более к ультраправым не имеет никакого отношения. Если только с МакВеем дружбу водил — но ведь эти два выдающихся террориста сошлись не по политической мотивации, а благодаря общему аутсайдеровскому настрою.
Хотя, если кому-то из леваков придёт в голову «обвинить» Качинского в экофашизме, нам будет решительно нечего ему возразить…
Другое дело, что настоящих леваков Качинский мог просто-напросто и не знать. Строго говоря, по сравнению с нашими левыми, и даже по сравнению с европейскими приверженцами левых взглядов (некоторыми, уже только некоторыми), американских леваков вряд ли можно назвать подлинными леваками (мы снова подчёркиваем, что лично для нас левак — это любой приверженец левой идеологии, ратующей за социальное равенство в большей или меньшей степени). В большинстве своём вместо ведения социалистической борьбы они занимаются какой-то неблагоприятной побочной деятельностью ('суррогатной деятельностью' в терминах Качинского), отстаивая права цветного населения, сексуальных меньшинств, любителей лёгких наркотиков и т. д. и т. п. Причём эти так называемые 'новые левые', коими в большинстве своём и являются американские леваки, имеют тенденцию к упрочнению своих позиций, экспансии в молодёжной среде и постепенному вытеснению с политической, околополитической и даже культурной арены классических левых, так что если текст Качинского и не отражает действительного положения вещей, то его можно воспринимать как прогноз развития левого движения. Очень может быть, что те сторонники левой идеологии, которые заняты действительной социалистической работой, в ближайшем будущем попросту исчезнут.
Мы не исключаем, что все доводы Качинского против состоятельности и правомочности левого движения какой-нибудь матёрый левак разобьёт если не с лёгкостью, то по крайней мере с глубокой убеждённостью в собственной правоте. Большинство же леваков или, если вам чем-то не нравится этот термин, сторонников левой идеологии, скорее всего, просто не воспримут их всерьёз. Неважно, что именно поможет им в этом — догматичность ли мышления, подсознательное ли выставление заслонов против 'разговоров на больную тему' или просто пренебрежение к Унабомберу и его делу.
Отечественным левакам, думается, Качинский тем более не представляет угрозы, благо, у них имеются свои авторитетные критики — тот же Александр Николаевич Тарасов. Кроме того, тем, кто действительно ведёт социалистическую борьбу, будет мало дела до спекуляций 'американского отморозка', пускай даже в его идее на счёт современного общества 'что-то есть'.
Тем не менее, нашим левакам всё же не мешало бы ознакомиться с обвинениями Качинского — прочитали же 'Революцию не всерьёз' Тарасова практически все левые радикалы. Ничего, не умерли, ни одна партия не развалилась, ни один молодой коммунист не выкинулся из окна.
Напоминаем и о том немаловажном обстоятельстве, что каждый революционер всегда может что-то почерпнуть у другого революционера, даже если их идеи и цели совершенно различны. Например, стратегия революции против технологии, которую предлагает Унабомбер (параграфы 180–206), подойдёт, в принципе, любому идеологическому течению (в т. ч. и левому), вознамерившемуся действовать против системы среди людей — каждому надо будет только внести соответствующие коррективы.
Кстати, относительно этого 'любого идеологического течения'. Слабое утешение левакам: читать Манифест Унабомбера будет неприятно не только им, но и вообще всем людям, вдохновенно состоящим в более или менее массовой организации любого рода (в политической партии, религиозной секте и т. д. и т. п.). Может, конечно, кого-то и не заденет умаление Качинским личностей, идентифицирующих себя с организациями и движениями (параграфы 19, 43, 83, 85, 214, 219), но кому-то точно будет неприятно узнать, что кроется за его 'преданностью общему делу'. Однако, опять же, из окон никто выбрасываться не будет.
Всё это мы говорим не со зла и без злорадства, потому как сами не являемся образцом того индивидуализма, который продемонстрировал Тед Качинский своей жизнью и борьбой. Также, при всей нашей чуждости левому движению, его критику в Манифесте мы воспринимаем исключительно как данность, не собираясь её ни принижать, ни увеличивать. Левое движение ни на йоту не пострадает от этого текста (тем более, общеизвестно, что многие леваки публикуют Манифест на своих сайтах).
Но даже если бы мы чувствовали непомерный дискомфорт, читая 'Индустриальное общество и его будущее', мы бы всё равно сказали: Тед Качинский — очень сильный человек, сколько бы грязи не выливали на него из ушат 'жёлтой прессы', потому давайте почитаем, что он пишет, и подумаем об этом.
IV. Психологический портрет Манифеста
Либеральная пресса, пытаясь занизить значимость Манифеста Унабомбера, наградила его великим множеством уничижительных характеристик, стараясь делать ставку на уколы фрейдистского толка (такая же тактика применялась и в отношении самого Качинского). Вместе с тем, в сети эту работу найти очень легко — причём не только на сайтах каких-то радикальных организаций, но и на порталах вполне добропорядочных и даже преуспевающих американских СМИ. Делается это, конечно, не ради потворства террористу, предоставившего свой Манифест через шесть месяцев после публикации в свободное пользование. И, разумеется, не потому, что владельцы этих СМИ согласны со всем, что сказано в этом документе. Отнюдь. Дело вот в чём. Если бы, допустим, весь тираж газет с текстом Манифеста сразу же изъялся из продажи, а впоследствии любая попытка его публикации и распространения решительно бы пресекалась, то тем самым власти и общество признали бы его опасность. Швырнув же Манифест в свободный доступ, власти как бы говорят: да не боимся мы этого Унабомбера и его Манифеста, читайте, сколько влезет. Философа Качинского свели до уровня жалкого шута — и многие представители американского общества именно таким его и воспринимают.
Конечно, немало американцев, как свидетельствует статистика, всё-таки отдали должное его работе, но здесь возникает другая проблема. Если наиболее ярыми противниками Манифеста являются представители среднего класса и высшего общества (что непосредственно следует из его содержания), то самую массовую категорию его приверженцев (по крайней мере потенциальных) составили выходцы из рабочего класса, жители сельской местности, мелкие предприниматели и т. д. Но, будем объективны, представители этих слоёв общества не обязательно обладают уровнем знаний, необходимым для полного понимания Манифеста, написанного сложным академическим языком.
Скорее всего, во время работы на Манифестом Качинский предвидел это обстоятельство, потому что трудоёмкость его академических выкладок с успехом компенсируется простотой многочисленных примеров и аналогий — они такого рода, что их можно понять и людям не очень, скажем так, образованным.
Да и вообще, академичность текста Манифеста в большей степени является выдумкой тех, кто задался целью отвадить читателей от него. При желании в нём можно всё понять — достаточно ещё раз перечитать непонятный параграф. А то и другой раз. Качинский буквально разжёвывает каждую мысль, при каждом удобном случае повторяя её чуть позже. Так пишет человек, который опасается, что его поймут неправильно — немудрено, осознавая масштабность своей задачи, Качинский не ленился лишний раз подсказать читателю направление своей мысли. Эта-то постоянная перестраховка также в немалой степени способствовала «академизации» Манифеста — из-за неё возникла иллюзия 'навороченности'.
Манера изложения мыслей автора Манифеста позволяет сделать ещё один вывод. Она однозначно говорит о том, что Качинский — фанатик. Но не истеричный и не «буйный», каким принято рисовать фанатика, а практичный, последовательный, рассчитывающий всё до конца, уверенный в своей правоте, и потому не склонный к проявлению эмоций. Качинский — не оголтелый фанатик из безликой толпы, рьяно исполняющий то, что теми ли иными методами вбили в его голову, но фанатик типа Великого Инквизитора, планомерно и без сомнений делающий всё, чтобы достичь своей цели. Такого действительно не
