в одобрение, потому что он тут же заверил: — Ничего, не робей! Поддержим. Если что нужно, обращайся прямо ко мне.
В своем кабинете он оставался таким же живым и горячим, как и на трибуне. Еремин подумал, что молодость души, очевидно, была основной чертой этого человека. Правда, он был, пожалуй, не по летам шумлив, но и это, конечно, объяснялось все той же отзывчивостью его натуры, неравнодушием к ненормальностям жизни.
— Рассказывай, рассказывай, что у тебя, — указал он Еремину на кресло. И сам сел в другое такое же кресло, стоявшее напротив.
Еремин готовился к подробному разговору с секретарем обкома, но, оглянувшись на дверь и вспомнив, что там, в приемной, сидит много других людей, у которых, конечно, тоже есть что сказать, решил лишь коротко напомнить о том, что сейчас, при составлении планов на очередной сельскохозяйственный год, могло помочь делу.
— Подожди, — остановил его Семенов. — Ты человек хотя и молодой, но достаточно зрелый. Есть вещи, которые с кондачка не решают. Ты поднимаешь важный вопрос — о системе планирования, а хочешь изложить все это в двух словах.
— Я, Федор Лукич, сейчас хотел только сказать о самом принципе планирования. По-моему, есть опасность повторения ошибок прошлых лет…
— Так не годится, — укоризненно сказал Семенов. — Что значит о самом принципе? Опять в общем и целом? Это не постановка. Здесь нужны выкладки, цифры. И в панику, как известно, бросаться вредно. Если и есть такая опасность, мы здесь не слепые. Учитываем. Выбери время, изложи все это подробно в докладной и пришли. Со всеми цифрами и фактами.
— Я раньше уже писал, Федор Лукич.
— То, что было раньше, не будем вспоминать. Только пиши прямо на мое имя. Видишь вот, сколько их?! — Семенов положил ладонь на пухлую стопку бумаг и папок, лежавших на углу стола. — Свежие. И в каждой надо разобраться по существу, всем помочь. У нас теперь ни одна бумага не задерживается. Прочитаем и тут же принимаем конкретные меры. Пиши, разберемся, — твердо заверил он Еремина. — Еще что у тебя?
— Я бы просил, чтобы при распределении тракторов нашу заявку учли. Нечем поднимать плантаж под виноградники.
— Сколько?
— Мы просим пока о четырех.
— Дадим. — Семенов взял карандаш, записал на листке календаря. — Только смотри не привыкай с первых же шагов к иждивенчеству.
— Это, Федор Лукич, самое необходимое.
— Еще что есть? — Семенов бросил взгляд на дверь.
— До сих пор нам никак не заменят директора Тереховской МТС, о котором и вы говорили в своем докладе.
— Ас этим — в областное управление сельского хозяйства. Мы хоть и руководим ими, но подменять, как ты сам знаешь, нельзя. Нехорошо.
— Они давно уже обещают.
— Надо проявить настойчивость. Какой же ты будешь секретарь райкома, если не сумеешь заставить, чтобы с тобой считались! Все у тебя? — И он неожиданно протянул Еремину руку — Действуй.
Еремин пошел уже к двери, когда Семенов остановил его.
— Между прочим, мне передали из областного управления сельского хозяйства, что ты что-то там замудрил, — он сделал жест у головы, — с осенним севом. Тянешь со сроками.
— Если, Федор Лукич, посеять сейчас, в сухую землю, все равно не взойдет. А если и взойдет, то тут же зачахнет. Только зря семена и горючее переведем. Не говоря уж о затрате труда… Сеять в такую сушь — вопреки всякой агротехнике.
— Это, Еремин, какая-то новая агротехника, — грубовато-насмешливо сказал Семенов. — В это время мы всегда по области сев заканчивали.
— Эта осень, Федор Лукич, необычная. Старики говорят, пятьдесят лет такой не было.
— Вот-вот, ты их больше слушай, они тебе и еще что-нибудь наговорят. А еще агроном! Ты читал, что северные районы уже отрапортовали?
— Там же прошли дожди.
— Вот что, Еремин, ты секретарь молодой, — строго и снисходительно сказал Семенов. — Я тебе уже сказал: что нужно — проси, проявляй инициативу. Поддержим. Но план есть план. С меня оттуда, — он кивнул на телефон, — взыскивают, с тебя буду взыскивать я. Инициативу проявляй, но только без, — он опять сделал жест, — экспериментов. Государственная дисциплина прежде всего.
Из области Еремин возвращался вместе с товарищем, секретарем соседнего райкома Брагиным. Они учились вместе в одном Персиановском институте, женились на подругах и, когда обоих выдвинули на партийную работу, по счастливому совпадению оказались в соседних районах. Правда, Брагина выдвинули из агрономов МТС секретарем райкома на год раньше Еремина. Живя по соседству, они ревниво следили за работой друг друга.
Еремин пересел в машину к Брагину, и время незаметно бежало в воспоминаниях о годах, совместно проведенных в институте, и в восклицаниях о том, кто с их курса и из их группы где. Кто сейчас был в Сибири, кто на Кубани, кто в Заволжье. Брагин был большой весельчак, любил шутку и, вспоминая о ком- нибудь из общих знакомых, обязательно находил такую деталь, после которой они долго смеялись. Если бы дорога была и в пять раз длиннее, они все равно бы обо всем не переговорили.
Но когда стали приближаться к дому, оба примолкли и начали смотреть из окошек машины на поля, убегавшие в дымчатом свете луны назад по обеим сторонам дороги. Потянулись поля района, в котором работал Брагин.
— Это уже мои, — хозяином повел он рукой из открытого окна машины.
Еще по дороге в область Еремин обратил внимание, что в районе, где работал Брагин, было немало только что засеянных полей, в то время как в районе, где работал Еремин, все поля, кроме полей пара, были незасеянные. За этот же день в районе Брагина засеянных полей еще прибавилось, и лишь кое-где между ними мелькали прогалины нетронутой земли. В разгаре был осенний сев, хотя и здесь в конце августа и в сентябре тоже не выпало ни одного дождя. Земля иссохла, стала как порох. Но и сейчас, несмотря на то что уже спустился вечер, справа и слева от дороги при свете фар тракторы продолжали пахоту, выворачивая плугами из борозд огромные глыбы земли, и таскали за собой сеялки. Под луной эти глыбы лежали в степи, как обломки скал.
— Ты же, Михаил, агроном, — с возмущением повернулся Еремин к Брагину, — и не хуже меня знаешь, что все это бессмысленная работа. Выброшенные на ветер труд, семена, горючее. Зачем вы сеете?
— Ты, Иван, только первый год секретарем райкома, а я уже два года, — ответил Брагин.
— Ну и что же? — недоумевая, посмотрел на него Еремин.
— Если, допустим, в районе будет недород, с секретаря райкома не взыскивают — стихия, а за срыв сроков посевной — сам догадайся.
После этого для Еремина вдруг почему-то потеряли всю свою привлекательность и показались неинтересными и ненужными все те разговоры, которые они вели в дороге. Еще в городе они условились, что заедут по пути к Брагину домой, посидят и продолжат разговоры за столом. И жена Брагина будет рада гостю. Но теперь Еремин вдруг решил пересесть в свою машину и ехать прямо к себе в район. Брагин удивился и обиделся. Распрощались они сухо.
Не заезжая домой, Еремин решил проехать по колхозам района — встретиться с людьми, посоветоваться с ними, как быть дальше. Знания и опыт агронома подсказывали ему, что сеять озимые в такую сушь и в такую землю — все равно, что не сеять. В лучшем случае зерно пролежит в сухой земле до весны и взойдет. Конечно, при этом не приходилось бы рассчитывать на урожай; хорошо, если он дотянет до среднего. Но скорее всего, влаги, остающейся в почве, еще хватит на то, чтобы зерно проросло, а вот на то, чтобы росток укрепился и возмужал, не хватит. Возможно, думал Еремин, он и чего-то недоучитывает,
