лишь спасти свою собственную тонкую шкурку.
Она наверняка знает, кто убил ту девушку…
Я постарался ничем не выдать своего возбуждения и, подстраиваясь под ее шаг, как можно беззаботнее проговорил:
— Значит, ты видела того парня, который сделал это? А я-то думал, что ты просто врешь!
— Только вот этого не надо. Разумеется, я его видела. По крайней мере, со спины. Он как раз тогда наклонился над ней.
— Иными словами, лица его ты не видела. Ну что ж, значит, ты его ни за что не узнаешь.
— А вот захочу и смогу. На нем был синий костюм.
— У моего дяди Берта тоже есть синий костюм. Ну что ты за чертовщину мелешь! Да каждый…
— А вот ругаться тоже не надо. Мама говорит, что это нехорошо.
— Да ну тебя и твою маму! Сказал бы я тебе, кто такая твоя мама — она такая же большая лгунья, как и ты, если говорит, что ты сидела дома с малышом, хотя на самом деле шныряла по лесу и подсматривала за людьми.
— Не может же она постоянно смотреть на часы, так ведь? С моим маленьким братиком этого никак нельзя. И ничего я не шныряла, мистер Умник, а просто играла там под деревьями.
— Значит, говоришь, знаешь того парня?
— Я не сказала, что знаю. Я сказала, что могу указать на него пальцем — если захочу, конечно.
— Так почему же ты этого не сделаешь?
— Это меня не касается, — проговорила она с затаенным триумфом в голосе.
Зато меня это даже очень касалось; и в данный конкретный момент меня больше всего касалось то, чтобы как можно дольше говорить с ней, пока не удастся добиться поставленной цели. Я где-то слышал, что маленькие девочки любят поддразнивать друг друга и что в девяти случаях из десяти такая тактика срабатывает.
Поэтому я собрался с силами и проговорил, стараясь вложить в собственные слова весь сарказм, который к тому времени во мне скопился:
— Эге, Руби Гэнт, ничего-то ты не знаешь!
— Знаю.
— Ты все выдумываешь.
— Не выдумываю.
— А вот и выдумываешь. Ты вообще не видела того парня, а если и видела, то все равно ни за что не отличишь его от любого другого.
— Я сказала вам, что на нем был синий костюм.
— Ну и где он живет?
— Не знаю я, где он живет, зато знаю, где он находится сию минуту.
— Ты просто маленькая лгунья!
— Не лгунья.
— А вот и лгунья.
Я уже сам было увлекся этой игрой, когда она вдруг капитулировала.
— А если я отведу вас туда, вы мне тогда поверите?
— Ну, скажешь тоже. Разумеется, если отведешь — поверю.
Она снова посмотрела на меня тем своим серьезно-отсутствующим взглядом, который, похоже, являлся частью ее маскировки.
— А если я покажу, поклянетесь, что никому не расскажете?
— Конечно, поклянусь.
— Тогда повторяйте за мной.
— Что повторять? Что я должен сказать?
Она облизала свой грязный палец и подняла его над головой.
— Видите, мой палец мокрый… ну, повторяйте.
Я облизал собственный палец и последовал ее инструкциям.
— Видишь, мой палец сухой.
— Видишь, мой палец сухой.
— Перережь мне глотку, если я солгу. — Она со зловещим видом провела пальцем по своему тоненькому горлу.
Я повторил детскую клятву, хотя, разумеется, и в мыслях не имел выполнять ее. Я посчитал бы себя последним идиотом, если бы решил, что должен нести какие-то обязательства перед этим ребенком.
Тем не менее, моя клятва, похоже, удовлетворила ее.
— Ну, тогда пошли, — сказала она.
Она вприпрыжку побежала вперед, и я, как и в прошлый раз, двинулся следом за ней. Вся разница заключалась лишь в том, что на сей раз на ней было простенькое пальтецо из дешевой ткани и шли мы не по лесной тропе, а по асфальтовому тротуару.
Мы прошли по переулку, потом свернули в другой, пока не оказались на Хай-стрит. Вокруг нас сновали люди, занятые преимущественно покупками, и девочка, как угорь, мелькала между ними, тогда как мне не оставалось ничего другого, кроме как неуклюже имитировать ее движения, то и дело натыкаясь на прохожих. Наверное, у меня был довольно нелепый вид, когда я следовал за этой тщедушной девчонкой с таким видом, словно от этого зависела вся моя жизнь. Однако в те минуты меня не особенно волновала мысль о том, каким я могу показаться со стороны, и сердце мое отчаянно колотилось, поскольку я чувствовал, что впереди меня ждет нечто действительно важное.
В конце концов мы дошли до перекрестка, где Хай-стрит соединялась с проходившим через весь город проспектом.
Руби Гэнт неожиданно остановилась, отчего я едва не налетел на нее.
Девочка резко отпрянула назад и, глядя на меня снизу вверх, легонько ткнула пальцем себе за спину.
— Он там стоит. Ну, что я говорила?
Он и в самом деле стоял там, повернувшись к нам спиной, в синей форме, белых перчатках, регулируя уличное движение — тот самый молоденький полицейский, к которому я подошел тогда там, в лесу у пруда.
Несколько секунд я простоял, неподвижно взирая а него, а в голове у меня творилось нечто невообразимое. После чего повернулся к Руби. И знаете что? Этого маленького дьяволенка рядом со мной уже не было. В общем, она в очередной раз проделала со мной тот же самый трюк. Не девчонка, а молния какая-то, к тому же хорошо смазанная маслом.
Бесполезно было и выискивать ее среди толпы — такой маленький ребенок мог укрыться практически где угодно: заскочила на время в ближайший магазин или вовсе уже находилась на полпути к дому.
Итак, я снова оказался под тем самым деревом. Повернувшись, я медленно побрел по Хай-стрит, машинально уклоняясь от летящих навстречу прохожих и тщетно пытаясь хоть как-то разобраться во всей этой истории. Получалось, что мисс Руби Гэнт в очередной раз в своей неповторимой манере провела меня за нос. Значит, этой своей выходкой, явившейся плодом сиюминутного воображения, она решила в очередной и последний раз проучить меня за ту мою попытку покритиковать ее не слишком тактичное поведение в лесу?
Не могла ли ее зловещая изобретательность подсказать ей выбрать именно полицейского как наименее вероятного из всех возможных кандидатов в подозреваемые по такому делу? Неужели она все еще продолжала насмехаться и надо мной, и над всем тем, что случилось?
Да и знала ли она на самом деле, кто убил ту девушку в лесу? Была ли история про синий костюм лишь очередным порождением ее безудержной фантазии, или под ней имелась какая-то вполне осязаемая почва?
Что и говорить, полицейский оказался тогда, можно сказать, на самом месте происшествия или, по крайней мере, поблизости от него, и ему не стоило ни малейшего труда в тот день в считанные секунды отойти от дерева, спуститься с холма и оказаться на своем посту у пруда. И то, что я совершенно не представлял себе возможного мотива убийства, отнюдь не означало, что такого мотива не существовало
