бунту против Кахимской империи и таинственным образом бесследно исчезнувший из тюремной камеры в ночь перед казнью? – натянуто улыбнулся Килос.
– Именно тот самый Граис из Сиптима, – заверил его ксенос. – Только я никогда не призывал людей к бунту.
– Господин!
Вздрогнув от неожиданности, Килос оглянулся на окликнувшего его охранника.
Тот молча указал кнутом на уже открытые ворота.
– Послушай, ты, наверное, устал с дороги, – снова повернувшись к Граису, быстро заговорил Килос. – Быть может, ты не откажешься зайти со мной на ближайший постоялый двор, чтобы подкрепить свои силы пищей и вином?
– Почту за честь, господин Килос, – с благодарностью приложил руку к груди Граис. – Тем более что мне тоже хотелось бы расспросить тебя о твоем отце, которого я так давно не видел.
– Отлично, – радостно улыбнулся Килос. – Только не называй меня больше господином.
– Тогда скажи об этом и им, – указал Граис на охранников. – Успех дела – не в прославлении величия.
– Хорошо, – с серьезным видом кивнул Килос. – Я подумаю об этом.
Они беспрепятственно вошли в город – стражи ворот, во избежание лишних неприятностей, даже не выглянули из своей будки.
Килос приказал охранникам свернуть в ближайшую улочку и остановиться возле постоялого двора.
В небольшом обеденном зале, куда их провел маленький, верткий хозяин, сразу же смекнувший, что к нему пожаловали богатые гости, царил полумрак – окна были защищены от солнца плотными занавесями. Только за одним из столов сидели трое пьяных шалеев из имперской гвардии. Охранники Килоса собрались было выставить их на улицу, но юноша, взмахнув рукой, велел им не затевать бессмысленную свару.
– Подай нам вина, – бросил он хозяину, присаживаясь за стол. – Кахимского.
– Извините, господин, – почтительно согнул спину хозяин. – Кахимского у меня нет.
– Тогда давай лучшее из того, что имеешь, – сказал Килос. – И поесть. Вы тоже себе что-нибудь закажите, – велел он охранникам.
Не прошло и минуты, как на столе уже стояли запотевшие кувшины с холодным вином, тарелки с изюмом и сыром. Отдельно была подана закопченная на вертеле холодная труква, коричневая поджаристая корочка которой блестела от слоя прозрачного жира.
Охранники заняли стол возле самого входа, так что им не было слышно, о чем разговаривал их хозяин с человеком, которого встретил у ворот.
Килос разлил вино в кружки и, сделав из своей пару глотков, отломил у птицы ногу. Граис, заедая терпкое йерское вино, кинул в рот несколько изюмин.
– Поистине велик Поднебесный, подаривший мне сразу же по прибытии в Халлат встречу с сыном друга, – сказал Граис.
– Во веки веков, – почтительно произнес Килос фразу, полагающуюся при упоминании святого для йеритов имени.
– В свое время Сирх был моим другом и учеником, – сказал Граис. – Но он никогда не говорил мне, что у него есть сын.
– Рожденный вне брака, – усмехнулся Килос. – В то время он меня и знать не хотел. А вот когда стал великим преподобным Сирхом, тогда и подумал, что ему нужен наследник. Вот и вспомнил обо мне. Должно быть, новых детей завести он уже не в силах.
– Ты непочтительно отзываешься об отце, – с укором произнес Граис.
– Сначала он должен заслужить мое уважение, – с вызовом вскинул голову Килос. – Девятнадцать лет он не вспоминал ни обо мне, ни о моей матери. Неужели я должен был по первому зову броситься ему в объятия?
– И тем не менее ты признаешь себя сыном Сирха.
Килос криво усмехнулся.
– Только потому, что в Йере лучше быть сыном преподобного Сирха, нежели рыбаком, у которого нет денег даже на то, чтобы купить сеть.
– Как же тебе удается ладить с отцом? – спросил Граис.
– А никак, – развел руками Килос. – Полгода он пытался приручить меня, а когда понял, что ничего из этого не выйдет, отправил в Халлат ко двору наместника.
– Так, значит, самого Сирха сейчас нет в Халлате?
– По-моему, они с наместником недолюбливают друг друга, – наклонившись через стол, тихо произнес Килос. – Поэтому Сирх старается как можно реже появляться в столице. Он путешествует по провинциям Йера, выступая в крупных городах со своими проповедями, но больше всего времени проводит в Меллении – там у него постоянная резиденция. – Килос бросил на стол обглоданную кость и быстро сделал пару глотков из кружки с вином. – Послушай, – снова наклонившись к Граису, зашептал он. – Если ты действительно был учителем Сирха, то объясни мне, почему тебя в народе почитают как человека, чьими устами говорил Поднебесный, а Сирха вовсю поносят? Ведь он всего лишь повторяет твои слова!
Прежде чем ответить, Граис отщипнул кусочек сыра, пожевал его и запил вином.
– Великая прямота отражает кривизну, – сказал он, глядя в глаза юноше. – Великая смекалка отражает глупость. Великая завершенность отражает изъяны. Великое красноречие отражает болтовню. Нет большей беды, чем неосознание достаточности.
Откинувшись на спинку стула, Килос с восторгом посмотрел на Граиса.
– Теперь я верю, что ты действительно Граис из Сиптима, – произнес он после недолгого молчания. – Никогда прежде мне не доводилось слышать столь простые и одновременно глубокие слова, отвечающие на самую суть поставленного вопроса. Сирх попросту выхолостил твое учение. Он зарыл его сущность под нагромождением бессмысленных словесных конструкций.
– Скорее всего Сирх искренне заблуждается, думая, что истина нуждается в толковании, – спокойно возразил Граис.
– Заблуждается? – Килос хмыкнул и покачал головой. – А, по-моему, он умышленно вводит в заблуждение своих слушателей.
– Теперь я понимаю, почему вы с отцом не поладили, – едва заметно улыбнулся Граис. – Ты все подвергаешь сомнению.
– Ты считаешь, что я не прав?
– Напротив, – покачал головой Граис. – Именно этого качества всегда недоставало твоему отцу. А я всегда требовал от своих учеников не только веры в то, что я говорю, но в первую очередь понимания. Понять порою гораздо труднее, чем свято уверовать.
– Но в таком случае можно подвергнуть сомнению и саму веру в Поднебесного, – с благоговейным ужасом произнес Килос.
– Что ж, попробуй, – улыбнулся Граис. – Но для начала подвергни сомнению существование самого себя, поскольку ты являешься одним из проявлений воли Поднебесного. В мире все знают, как познать непознанное, но никто не знает, как познать уже известное.
– Да-а, – Килос озадаченно поскреб ногтями свою бородку. – Поистине легенды о тебе говорят правду, твоими устами вещает сам Поднебесный.
Граис улыбнулся.
– Познание – не речь. Речь – не познание.
В глазах Килоса все заметнее сиял восторг. Он даже забыл о еде, над тарелками с которой уже жужжали слетевшиеся на аромат зеленоватые мигаты.
– Хотел бы я быть твоим учеником, – наконец произнес он. Граису даже показалось, что в словах юноши прозвучала затаенная просьба. – Ты не собираешься снова начать проповедовать?
– Нет, – покачал головой Граис. – Боюсь, что на этот раз я долго в Йере не задержусь. Но ты ведь можешь стать учеником Сирха.
– Сирх! – юноша не произнес, а с презрением выплюнул это имя. – Что значит Сирх по сравнению с тобой! Ты истинный учитель, потому что учишь людей думать. Сирх же вбивает им в головы свои постулаты,
