— Здравствуйте, мсье Клеман.
Робкий поклон. Черная блестящая прядь почти закрывает темные, тоже робкие глаза. Моя молодая соседка, мадам Назер, всегда очень приветлива со мной. Как-то я помог ей в одном деле: она захотела взять к себе осиротевшую девочку. Инспектор по сиротским делам Дени, тоже мой приятель по Сопротивлению, ни за что не хотел отдавать ей девочку, бормотал что-то о «не тех обстоятельствах». А я почему-то сразу поверил, что у этой маленькой женщины сироте будет хорошо. Помогли мои редакционные бумаги и обстоятельный разговор с инспектором… О «не тех обстоятельствах» давно проболталась мне Тереза, которая дружит с Желтой Козой — консьержкой дома, где живет Сими Назер. Оказалось, муж Сими что-то натворил и попал за решетку. Она ждет его страстно, работает целыми днями в парикмахерской моей приятельницы Мишлин и, видно с тоски, взяла к себе девочку.
А вот и сама рыженькая сиротка — еще тощенькая, бледная, но уже в хорошеньком платьице, видимо, купленном Сими. Взгляд любопытной зверюшки замечает все, в том числе и мой пиджак. Кажется, разглядела все пятна.
— Клоди, скажи мсье Клеману «доброе утро», — говорит Сими и сияет глазами. — Не правда ли, мсье, девочка выросла и поздоровела с тех пор… с того то есть дня… — Она путается и неловко умолкает.
— Доброе утро, мсье.
— Она у вас очень хорошо выглядит, мадам. — Это говорю я. Очень веско.
И обе маленькие фигурки весело, почти вприпрыжку, продолжают свой путь.
За стойкой у Люссо я пью свою чашку черного кофе без сахара, выкуриваю сигарету и киваю всем завсегдатаям. Тут булочник Соваж, столяр Котон, страховой агент Дюреж, скорняк Бермант, торговец цветами Сирил Оран — все это мои давние соседи и друзья детства. Они все одеты так, как привыкли ходить у себя дома — в подтяжках поверх рубашек, в рабочих спецовках, в парусиновых штанах и куртках на «молнии». Словом, пиджак моего отца, заляпанный красками всех цветов, ничуть не смущен. Он — в своей компании.
4. У «Хилтона»
— А ты, оказывается, настоящая ловкачка, — небрежно бросил Ги.
Клоди потупилась: неизвестно и непонятно, одобрение это или осуждение? Во всяком случае, разглядеть это в пронзительных глазах Ги было невозможно.
Да, знакомство наконец состоялось. Оно состоялось в первый же полдень освобождения Ги. И не где-нибудь, а в шикарнейшем ресторане отеля «Хилтон», куда захотел поехать Ги и куда всех их привез на своей машине Жюль — первый друг Ги. Сими отчаянно волновалась:
— Ну послушай, Ги, ну давайте выберем что-нибудь поскромнее… У нас, наверное, даже не хватит денег, чтобы расплатиться по счету… Ведь это, ты знаешь, чуть не самый роскошный ресторан Парижа. Смотри, какие здесь сидят господа и дамы, какие штуки висят на стенах. Смотри-смотри, какие гарсоны — совсем как в «вестернах»!
Гарсоны и в самом деле были одеты ковбоями — в кожаных брюках с широкими поясами, на которых болтались кобуры пистолетов, и в замшевых безрукавках поверх цветных рубах. По стенам висели в живописном беспорядке лассо, рога животных, седла и уздечки.
Один из «ковбоев» как раз окидывал компанию таким оценивающим и хмурым взглядом, что даже Клоди стало не по себе. Один только Ги чувствовал себя вполне непринужденно. Он потрепал Сими по худенькой шейке:
— Не трусь, цыпленок. Теперь я с тобой и тебе обеспечена королевская жизнь. Никаких забот, одни радости. И наплевать нам на этих расфуфыренных типов. А «ковбой» будет не хуже, чем им, служить нам за наши франки.
Он повернулся к Жюлю — пузатому крепышу с такой шевелюрой, что голова его сразу напомнила Клоди вытиралку для перьев:
— Надеюсь, Жюль, ты раздобыл к нашей встрече достаточно монет? Не оставишь же ты своего лучшего друга без праздничного обеда?
Жюль сделал широкий жест:
— Все, что тебе угодно, Ги. Можешь сегодня пировать… А завтра… завтра, что подкинет господь бог.
И он захохотал, ощеря крупные желтые зубы.
— Ну и отлично.
Ги направился к уютному столу в глубине мягко освещенного зала, и «ковбой» тотчас же подскочил и отодвинул для них обитые светлой кожей стулья. В то время как остальные рассаживались, Ги уже погрузился в изучение меню.
— Черт возьми, покуда мы там хлебали тюремную баланду, вы здесь, на воле, недурно питались, — объявил он довольно громко. — До чего мне опротивела тамошняя жратва! Ну, сегодня и попирую же я! У них тут в меню разные штучки из их американского Среднего Запада, но я предпочитаю нашу, французскую кухню, а на закуску русскую икру и жареную макрель. А потом — омар в яичном соусе, петух в красном вине, мороженое…
— Ты что же, один собираешься все это заглотать? — вмешался со своей всегдашней смешливой миной Жюль. — А про нас ты забыл? Мы тоже люди и тоже хотим есть, хотя бы в честь сегодняшнего дня!
— Можете выбирать, я разрешаю, — великодушно позволил Ги.
Пока он и Жюль заказывали немного удивленному «ковбою» чудовищное количество разных блюд, Клоди могла свободно рассматривать того, от которого, она это чувствовала, будет отныне зависеть ее жизнь.
Ги с первой же минуты поразил девочку своей великолепной и небрежной самоуверенностью, мягкой звериной походкой молодого леопарда, непринужденной элегантностью, с которой он носил даже потрепанные вещи, а главное — главное, почти не скрываемым убеждением, что все в мире — все удовольствия, все радости жизни существуют только для него одного. И глаза его, какие-то веселые, залихватски-беспощадные, тоже поразили Клоди.
«У, какие глаза! Наверное, он никому ничего не прощает?» — так она подумала, но подумала бегло, не в силах остановиться на этой мысли — ей было не по себе от этих глаз с первой же минуты знакомства. Что-то смутное и тяжелое чудилось девочке впереди. Одно она знала твердо: прежней ее легкой жизни с Сими пришел конец.
Ги, видимо, отлично ладил с Жюлем: перекидывался с ним какими-то им одним понятными словечками и намеками, хохотал над «шляпой» Жюлем, который где-то что-то пропустил, — словом, веселился вовсю.
Зато Сими была молчалива, и Клоди едва узнавала ее: вдруг Сими стерлась, будто совершенно растворилась, затихла. Если и говорила, то совсем иным, раболепным тоном и на Ги смотрела тоже раболепно и восторженно. Но все-таки почему, почему Ги, едва увидев Клоди, назвал ее «ловкачкой»?
Догадка вдруг обожгла девочку, и она залилась до самой шеи горячей краской: значит, Сими не выдержала, написала или успела рассказать мужу историю со старухой Миро и этим злосчастным куском золотого кружева! Ах, Сими, Сими, чего стоят твои обещания! Ну конечно, пожалуйста: едва встретив негодующий взгляд Клоди, молодая женщина виновато заморгала, залепетала чуть слышно:
— Ты понимаешь, Ги сейчас же заметил и мое новое платье и золотое кружево. И я не могла, понимаешь, не могла ни солгать, ни промолчать…
— Еще бы ты солгала твоему повелителю! — захохотал Ги. Он покончил с половиной омара и по этому случаю находился в великолепном настроении. — Еще ни одна женщина не осмеливалась меня обмануть, Жюль… — Он наклонился к захмелевшему Жюлю. — Эх, Жюль, мне прямо не терпится с тобой кое о чем потолковать. И завертим же мы с тобой теперь дела!.. Ух!
— Я бы на твоем месте переждал, — сказал, ковыряя в зубах зубочисткой, Жюль. — Флики наверняка
