Миха знал, что он будет делать дальше. Сегодня он встретится со своими друзьями, Джонсоном и Иксом. Они еще не говорили о той страшной ночи, последней ночи апреля, а им надо о многом поговорить. Им есть, за что выпить. Каждый из них знал, что все закончено. И это действительно так: все закончилось. И Миха им расскажет, как именно. И возможно, еще расскажет про... бабочек. Но прежде всего о том, что он увидел, когда его извлекли из разбитого искореженного Бумера. В короткий миг перед тем, как снова отключится, потерять сознание.
Он снова был там. Шагнул во тьму. Но Тьмы больше не было... Потому что его ждали на берегу полуденного моря. После того, как обрушилась сфера, Тьмы больше не было.
А было вот что.
Развалившаяся на части сфера обрушилась синевой воды, и немецкий дом, как и прежде, висел над полуденным морем. Миха сделал всего один шаг. «Вот где рождается вся эта вода за окнами», — улыбнулся он.
И увидел.
Сначала по поверхности пробежала легкая рябь, словно нежный ветерок играл над морем. Затем тени сменились, и снова заволновалась вода, в тайной глубине что-то происходило, на идеально ровной глади вспенились седые буруны, и все стихло.
Искрящаяся, преломленная радугой пена, проступила женским лицом. Михино сердце на миг замерло перед тем как забиться чаще. Живая Одри Хепберн смотрела на Миху-Лимонада... та самая, в возрасте «Римских каникул». И ни один фотограф-маэстро и никакой Рафаэль не догадывались о том, что сейчас открылось Михе. Он хотел что-то сказать, но удивительная девушка, ступившая когда-то из пенной волны на берег моря, смотрела на него, и теперь в Михином сердце улеглись последние остатки смятения. Так же, как и с ночными кошмарами, с каморкой нищего журналиста в Вечном Риме теперь покончено навсегда. Их источник рухнул вместе с обвалившейся сферой, а живое сердце не нуждалось в химерических грезах. И не пугалось их.
Одри Хепберн улыбнулась Михе, и от ее улыбки по поверхности моря разбежались легкие круги. Однако достигнув берега, они стали пенными волнами и заполнили собой все сходящиеся у дома пересохшие ирригационные каналы живой синевой.
Миха засмеялся: действительно — вся эта вода за окнами рождалась здесь.
Она все еще смотрела на него. И Миха понял, что это прощальный взгляд. Но прежде она указала ему на дом. Потому что, как и прежде, как и всегда, самое главное еще впереди.
— Я ждал тебя, — услышал Миха. И только тогда позволил себе обернуться.
— Будда... Это ты?!
Мальчик, по-прежнему светловолосый, в шортиках по колено, стоял у дверей и смотрел на Миху- Лимонада. Он счастливо улыбался, и сияние бабочек, которое Миха видел в своей ладони, казалось, незримо присутствовало в его лице.
— Как хорошо, что так все закончилось. — Голос Будды звучал безмятежно и радостно, — что ты смог сделать это.
— Будда!.. — теперь уже утвердительно проговорил Миха. — Я... Я так рад... что даже не знаю, что мне говорить.
Будда пожал плечами:
— Ты всегда был бестолковым Плюшей.
— Да, — счастливо рассмеялся Миха, но вдруг спохватился. — А... бабочки?
— С ними все в порядке, — мальчик быстро кивнул. — Да и тебе скоро будет пора.
— Пора?.. Я понимаю.
Миха помялся:
— Это ведь ты мне помог? В смысле... разрушить сферу?
— Нет. Ты сам.
— Я видел тебя, — Миха не смог удержаться и опять рассмеялся. — Знаешь, это было как в кино. Удар Будды... Там, в сфере.
— Не знаю. Может быть. Только ко мне это уже больше не имело отношения.
Миха снова помялся, проговорил чуть смущенно:
— Скажи, ты... ты ведь стал Буддой? — Он еще не закончил фразы, а вопрос уже показался ему нелепым.
— Говорю ж, бестолковый! — расхохотался мальчик. — Вы меня всегда так звали.
— Я бы очень хотел тебя обнять.
— Так обними!
— Но... разве?
— Плюша, бестолковый Плюша! Ты всегда сможешь обнимать тех, кого любишь.
Миха хотел еще спросить, как тогда все вышло с поездом, но понял, что этот вопрос еще более нелепый. И раскрыл объятия. И тогда волна любви залила его сердце, и к нему вернулось все, чем он обладал от рождения. И в наступившей невыносимой легкости Миха-Лимонад понял, что сказал ему Будда.
Он всегда сможет обнимать тех, кого любит.
КОНЕЦ
1
Здесь и далее стихотворение Евгения Головина «Робинзон Крузо».
