– Как дела, Айдабела?
– Сестру ищу, – сказала она. – Никто не видел? – Голос у нее был сипловатый, как у мальчишки, и шел будто сквозь дерюгу, – Джоул невольно откашлялся.
– Я видел недавно, сидела на веранде, – отозвался молодой человек без подбородка.
Рыжая прислонилась к стене, скрестив тонкие, как щепки, ноги с острыми коленями. Левая была обмотана размахрившимся бинтом в красных протеках меркурохрома. Девчонка вытащила тяжелую голубую катушку на бечевке и отпустила: раскручиваясь, катушка медленно дошла до полу и стала подниматься, наматывая бечевку на себя.
– А это кто? – спросила она и показала головой на Джоула. Не получив ответа, она еще раз катнула игрушку, пожала плечами и сказала: – Подумаешь, кому интересно? – Но продолжала искоса следить за ним. – Эй, Роберта, не нальешь в кредит? – крикнула она.
– Мисс Роберта, – откликнулась та, прервав совещание с Ромео. – Сколько раз предупреждать тебя, Айдабела Томпкинс, чтобы ты не распускала язык? До тех пор, пока ты не выучишься хоть немного хорошим манерам, сделай милость, забудь дорогу сюда, слышишь? И с каких это пор у тебя тут такой большой кредит? А? Марш отсюда и не возвращайся, пока не наденешь приличную женщине одежду.
– Знаешь куда иди? – огрызнулась девчонка, с силой распахнув дверь. – Твой притон не скоро меня дождется, будь спокойна. – За сеткой ее силуэт застыл на мгновение – когда она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Джоула.
А на улице смеркалось. Словно странное вино, настаивалась и густела в небе зелень, и по этой зелени ветерок лениво тащил погасшие облака. Скоро все отправятся по домам, и тогда тишина в Нун-сити станет почти что звуком: будто кто-то бродить пошел среди замшелых могильных плит на темном косогоре. Мисс Роберта дала ему в провожатые Ромео. Мальчики шли в ногу; черный нес чемодан Джоула; молча, они свернули за угол перед тюрьмой и очутились у конюшни – кирпичного здания, мимо которого Джоул уже проходил сегодня. У коновязи собралась компания, похожая на шайку бандитов из кинофильма о Диком Западе; бутылка виски ходила там по кругу; другая компания, менее шумная, играла в ножички под раскидистым дубом. Над осклизлым водопойным корытом роились стрекозы; паршивая собака бродила вокруг и нюхала у привязанных мулов под брюхом. Один из пьющей компании, старик с седыми космами и длинной седой бородой, был, по-видимому, в хорошем настроении: он хлопал в ладоши и приплясывал под музыку, наверно, звучавшую у него в голове.
Ромео завел Джоула за конюшню, на задний двор, где лошади в упряжках и верховые стояли так тесно, что хвостом не могли взмахнуть, за что-нибудь не задев.
– Вон он, Джизус Фивер, – сказал Ромео.
Джоул и сам уже увидел пигмея, скрючившегося на сиденье серой повозки в конце двора: на зеленом разливе неба четко вырисовывалось доисторическое лицо малюсенького негра.
– Не будем пугаться, – сказал Ромео, нерешительно прокладывая путь через лабиринт повозок и животных. – Держи меня крепче за руку, белый мальчик: Джизус Фивер – старый ворон, ты такого сроду не видел.
– А я и не пугался, – ответил Джоул, и это было правдой.
– Тсс!
Когда мальчики подошли поближе, пигмей настороженно накренил голову, затем медленно, стаккатным движением заводной куклы, повернулся, и глаза его, слабые желтые глаза, обсыпанные молочными мушками, уставились на них с сонной отрешенностью. Нелепый котелок у него на голове был залихватски сдвинут набекрень, а из-за яркой полосатой ленты на тулье торчало пестрое индюшачье перо.
Ромео замер в нерешительности, словно ожидая, что руководство возьмет на себя Джоул, но белый мальчик молчал, и тогда он заговорил сам:
– Хорошо, что вы в город приехали, мистер Фивер. Этот маленький джентльмен, он родич Скалли, приехал в Лендинг жить.
– Я сын мистера Сансома, – сказал Джоул и, глядя на темное высохшее лицо, сразу понял бессмысленность своих слов. Мистер Сансом. А кто он такой? Никто, ничто. Как видно, имя это мало говорило старику – его запавшие, будто незрячие глаза смотрели на Джоула без всякого выражения.
Потом Джизус Фивер почтительно приподнял шляпу.
– Приказывали, чтобы я его тут нашел. Мисс Эйми приказывали, – просипел он. Лицо у него было как черное сморщенное яблоко и почти истлевшее; полированный лоб блестел так, словно фиолетовый свет шел из-под кожи; серповидная поза наводила на мысль о сломанном хребте: печальный согнутый карлик, исковерканный старостью. А еще – фантазия у Джоула разыгралась – было что-то от колдуна в этих желтых крапчатых глазах, мудреное что-то, намекавшее… ну, на волшебство и всякие штуки, про которые читано в книгах.
– Я тут со вчера, с позавчера, потому что мисс Эйми приказывали: жди. – И он весь сотрясся от глубокого вдоха. – Много говорить не могу, сил нету. Полезай, мальчик. Дело к ночи, а ночью мне беда с костями.
– Иду, мистер Джизус, – без большой радости сказал Джоул.
Ромео подсадил его и подал чемодан. Повозка была ветхая, разболтанная – вроде тележки уличного торговца, только побольше, – и устлана сухими листьями с кукурузных початков и кисло пахшими мешками.
– Трогай, Джон Браун, – убеждал старик рыжего мула и похлопывал вожжами по спине. – Ходи ногами, Джон Браун, ходи ногами.
Повозка медленно выкатилась со двора и со скрипом по тропинке – на дорогу. Ромео забежал вперед, звучно шлепнул мула по крупу и унесся; Джоула подмывало воротить его: он вдруг понял, что совсем не хочет ехать в Скаллиз-Лендинг один. Но делать было нечего. Бородатый пьяный перед конюшней уже перестал плясать, а паршивая собака, сидя у корыта, вычесывала блох. Валкие колеса вздымали клубы пыли, и они висели в зеленом воздухе, как мелко смолотая бронза. Поворот; Нун-сити скрылся из виду.
Была ночь, повозка ползла по необитаемому проселку, колеса переминали глубокий тонкий песок, глушивший одинокие шаги Джона Брауна. До сих пор Джизус Фивер подал голос только дважды – и оба раза для того, чтобы пригрозить мулу какой-то китайской казнью: посулил шкуру снять живьем или башку
