— Конечно, нет.
— Рад это слышать. Рад и за вас, в том числе.
Единственная проблема с тем, чтобы сконцентрироваться на укреплении позиций, состояла в том, что многие из соседей по турнирной таблице умели это делать гораздо лучше. Настали трудные времена; чтобы хоть чем-то привлечь к себе внимание, они сменили дизайн экипировки; пробовали разыгрывать после матча призы, но команда продолжала скользить по наклонной. В начале февраля Мелвин призвал Джимми к себе в кабинет. У этого Мелвина была особая манера: говоря, он не смотрел на вас, словно и не вы были тем, кому предназначены его речи, а обращался к некой призрачной фигуре, стоявшей в нескольких шагах у вас за спиной, и фигура эта вполне могла оказаться вашим приемником. Джимми это слегка нервировало.
— Джимми, знаете, какая главная проблема у моей команды?
— Нет, но хотелось бы.
— Это шавка. В этом её главная проблема. Дворовая псина.
— Что же мы можем с этим сделать?
—
— Как?
— Вы должны научить её новым трюкам.
— Да, шеф.
Пришло время рисковать. Он отправил на пенсию нескольких старпёров, у которых хоть и было ещё что-то в голове, но ноги уже за этим не поспевали; ввёл в основной состав Дэнни Мэтсона и ещё одного зубастого молодца, а здоровяка Брэндона Доминго выдвинул из средней линии в нападение. Он требовал от игроков больше борьбы, явно симпатизировал тем, кто не боялся схлопотать жёлтую карточку, и стал давать более определённые указания, кого из футболистов соперника следует нейтрализовать любой ценой. На карту была поставлена его карьера: он мог лишиться возможности работать в Третьем дивизионе. Жёсткий прессинг, всем выкладываться по полной, заработали угловой — свистать всех в штрафную. Как говорится, прописные истины.
Всё это не доставляло большого удовольствия одному из экс-лучших полусредних Англии, который и сейчас ещё мог закрутить мяч точнее, чем те, кем он руководил; перемена тактики принесла ему смешанные чувства. Они набрали кое-какие очки, поднялись на пару строк в таблице, но положение всё ещё было угрожающим. Хорошо работал малыш Дэнни, они с Большим Брэндоном нашли общий язык. Цветному, судя по всему, прибавляло уверенности сознание, что Дэнни всегда готов его подстраховать; Джимми поделился этим соображением с Мелвином, и тот согласился. Он счёл нужным сказать ему об этом, потому что даже Мелвин не мог не видеть большинства изменений, произведённых Джимми в клубе, — ну, например, что команда стала фолить более решительно, — но для того, чтобы заметить, как хорошо сработались Дэнни и Брэндон, надо иметь хоть какое-то футбольное чутьё.
Ну что за идиот был этот мальчишка! Джимми и раньше встречал таких вот энергичных парнишек. На поле они полны азарта — и не могут взять в толк, что жизнь вне его строится совсем по другим законам. Заплатите им призовые за победу и дайте пропустить пару стаканчиков «Бакарди» — впрочем, может хватить ничьей и банки пива — и вот им уже море по колено. За все двадцать лет в профессиональном футболе он ни разу не видел такого тяжёлого разрыва ахиллова сухожилия. Парень не сможет играть по меньшей мере полгода или даже больше. Джимми знал и то — здесь спецы-медики всегда оказывались правы — что после заращения порванного ахилла, как бы благополучно оно ни прошло, футболист всегда теряет в скорости метр-полтора. И Джимми достаточно знал о футболе, чтобы видеть, что вся игра Дэнни строится за счёт скорости.
Знал он и кое-что ещё: когда ему придёт время собирать вещички, Мелвин будет очень любезен и будет называть его Джеймс.
Даффи уже три года жил в Эктоне, на Голдсмит-авеню, и было похоже, что он въехал всего два дня назад, и оставшуюся часть его вещей ещё не подвезли. Но никакой «оставшейся части» не было, были: кровать, стол, кухонные принадлежности, телефон. Это, да ещё дряхлый семейный фургон и было всё его имущество, накопленное фирмой «Даффи Секьюрити» за шесть лет её существования. Даффи это не огорчало: чем меньше у вас вещей, тем проще поддерживать чистоту. Это могло озадачить его клиентов, но им никогда не приходилось посещать «офисы» «Даффи Секьюрити». И когда во взгляде, устремлённом на его потрёпанный фургон, читалось: «И чёрт меня дёрнул выбрать из целого справочника именно
Другие вещи беспокоили его ещё больше.
— Можешь посмотреть мне спину?
— М-м-м? — Кэрол ещё не до конца проснулась. Было воскресенье, восемь часов утра, а с дежурства она пришла в два.
— Ноги я уже посмотрел, можешь посмотреть спину?
Кэрол медленно открыла глаза и осмотрела его от шеи до поясницы.
— Здесь они, Даффи, никуда они не делись.
— Что, всё то же самое?
Кэрол вгляделась так пристально, как то позволяло утреннее освещение.
— У тебя на лопатках волосы, Даффи, знаешь об этом?
— А в остальном, никаких изменений?
— Это очень неприятно, знаешь, Даффи.
— Что?
Господи, неужели она что-то заметила?
— На твоём месте я бы их сбрила. Это совсем не сексуально.
А, она об этом.
— Я сама могу этим заняться, Даффи. Я хочу сказать, они ведь тебе никогда не пригодятся.
Даффи снова заснул; Кэрол тоже, но с трудом.
За завтраком он ни с того ни с сего спросил у неё:
— Знаешь, где бывают лимфоузелки?
— Это что, какая-то новая крупа?
Он нахмурил брови и снова принялся за мюсли. Кэрол знала, что спрашивать лучше не стоит. И не потому, что он запросто мог не ответить. Вероятно, всё дело было в футболе. Ему нравилось начинать беспокоиться задолго до матча.
— Ты будешь дома, когда я вернусь?
— Вряд ли, Даффи. Столько дел.
— Понятно.
Он тоже знал, что лучше не спрашивать. Порой казалось, что они только и делают, что стараются не спрашивать. Он взглянул на миловидное смуглое ирландское личико констебля Кэрол Лукас и подумал, что после стольких лет ему всё ещё отчего-то приятно видеть её по утрам. Но ей он об этом не сказал.
— Только… понимаешь… я думал… может, мы что-нибудь придумаем.
Придумаем? Что он хотел этим сказать? Они никогда ничего не придумывали. Дай бог памяти, когда в последний раз? Может, прошлым летом, когда они были в греческом ресторане? Или когда он повёз её на прогулку в фургоне — у него тогда там были кое-какие ценные вещи, один из дверных замков не работал, а ему надо было встретиться с клиентом. Кэрол просидела в фургоне полчаса, сторожа картонную коробку, содержимое которой было ей неизвестно. Это был последний раз, когда они «что-то придумывали».
Её друзья считали, что они никуда не ездят, потому что всё время проводят в постели. Она
