У Пимки точно тяжесть свалилась с плеч. Он опустился на четверик,[4] подозвал Суслика, приласкал его, усадил сбоку и занялся выковыриванием занозы из пальца. Степан со снисходительной улыбкой посмотрел на него и процедил в усы:

– Ишь, пузан!

– А что ото у тебя из кармана сыплется? Деньги? – спросил он немного погодя.

– Н-не, – ответил Пимка, блеснув хитрыми карими глазами. – Ушки!

– У кого выиграл?

– У Петрушки, сына Григория Алексеевича… балалаечника.

– Здорово!

Налегая все сильнее и сильнее на вырло и описывая круги вокруг колодца, Степан завел с ним шутливую беседу:

– А ты видел уже ребенка?

– Видел!.. Раньше всех!

В глазах Пимки засверкали веселые огоньки.

– Ого-го-го! Как же это случилось? Раньше всех! Ах ты, апельсин!

Пимка объяснил:

– Когда тетя Варя собиралась рожать, меня не пускали в комнату. А я подождал, чтобы тетя Женя вышла, и залез под кровать.

– Под чью кровать?

– Да тети Вари.

– Правильно!

– И как только ребенок крикнул, я сейчас голову и высунул…

– Молодчина! – похвалил Степан.

Пимка увлекся своим повествованием и продолжал:

– Он совсем маленький, как суслик, и пищит…

Степан бросил вырло и стал считать сложенный в штабели камень. А Пимка уставился в колодезь и стал ждать с минуты на минуту появления дяди.

Но вдруг глаза его забегали и на пухлых щеках выступил румянец. Он вскочил и метнулся в сторону, как вихрь. За ним – Суслик.

– Что случилось? – спросил Степан.

– Саранча! – ответил Пимка и погнался вслед за саранчой, которая грациозно и с треском описывала дуги в воздухе, насыщенном солнечной пылью…

Шайка ударилась в дно колодца. Тарас, изогнувшись, сунулся в дыру, ведущую в каменоломню.

Перед ним открылся длинный, узенький коридор с низким потолком, подпертым на каждом шагу гнилыми балками, осклизлыми стенами и могильным запахом.

Тарас миновал коридор, свернул вправо и пошел на тусклый огонек.

Огонек привел его к Ивану.

Иван работал один в маленьком припоре.[5]

Он стоял на коленях перед громадным материком,[6] похожим на надгробную плиту, методично распиливая его гигантской пилой надвое.

Кхи! Кхи! Кхи! – визжала пила.

Иван весь ушел в работу, и Тарас видел только его густые волосы, позолоченные желтой пылью, красный, туго стянутый платок на шее и выкругленную в белой рубахе спину. Над ним, под самым потолком, на железном треугольнике, вбитом острием в стену, стояла большая керосиновая лампа. Она коптила и дымила от недостатка воздуха, как пароходная труба. Все стены, земляной пол, материк и сам Иван были облеплены сажей. Она носилась в воздухе, подобно черным мухам, и душила.

– Иван! – окликнул Тарас.

Иван вздрогнул от неожиданности, задержал пилу и поднял голову. Лицо у него было желтое, высеченное будто из камня; щеки куда-то провалились, и бесцветные глаза глядели из темных кругов тупо, в одну точку.

Иван не узнал его сразу и спросил визжащим, как пила, голосом:

– Кто это?

– Я!.. Тарас! Неужто не узнал? Сова!

– Ты?! – виновато забормотал Иван.

Правая рука, державшая пилу, упала вдоль тела, и он облокотился о материк. Сильная усталость сквозила во всей его фигуре.

– Совсем ослеп в этой норе, – проговорил Тарас. – А я пришел звать тебя. За тобой тут одного трубача прислали, жена родила. Слышишь?

Вы читаете Сын колодца
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×