Лазарь Кармен

Сын мой

***

– Сын мой, радость моя!

– Папка, где ты пропадал? Я три дня не видел тебя!

– Неужели соскучился?

– Конечно. Как же ты так?

– Мальчик золотой!..

Отец в сильном возбуждении несколько раз горячо поцеловал сына, потом поднял его высоко на руки и стал подбрасывать к потолку, громко напевая «Марсельезу».

– Папка, что с тобой? Ты такой веселый!.. Ой, боюсь, уронишь! – И мальчик заболтал в воздухе ногами и засмеялся.

– А-а, трусишь! Я и не знал, что ты такой трусишка! Ну, да бог с тобой. – И отец бережно опустил его на пол.

– Папка, где ты измял так свой костюм? И почему лицо у тебя усталое, небритое?

– Я две ночи не спал, детка. Мама где?

– Она на шоссе. Туда все пошли, там участок горит.

– Вот как. Стало быть, и здесь то же самое.

– Папа, вчера у нас тут шли с красными флагами, пели «Марсельезу», и у всех нацеплены были красные ленточки. У меня тоже такая ленточка, мама купила.

Сын побежал в детскую и вернулся с красной ленточкой, приколотой к груди.

– Папа, папа! – захлебываясь, продолжал мальчик. – Я видел на станции девочку с большим черным пуделем. На шее у пуделя был красный бант; это она нацепила ему. И всем, кто проходил, она говорила: «Собака тоже сдалась, как тот министр».

– Ха-ха-ха. Забавно.

– Папка, да расскажи же, где ты пропадал и что делал?

– Сейчас, дай только умыться и закусить.

Отец освежился холодной водой, с жадностью поел кусок хлеба с маслом, выпил стакан молока и закурил папиросу. Он подошел к окну, в котором виден был весь дачный поселок с его бревенчатыми игрушечными домиками, садиками, пустырями, заборами и уличками, выбеленный снегом. День был солнечный, и снег искрился и сверкал, отражая, как в зеркале, оголенные черные кустики калины, мелкие ели и сосны. Из множества труб вились серебристые дымки. У окна сильно припекало.

– Благодать, – проговорил отец.

– Папа, ты ведь обещал.

– Да-да!

Отец обнял сына, подвел его к оттоманке и, усевшись с ним поудобнее, поуютнее, притянул его золотую головку к своей груди.

– Где пропадал, хочешь знать, мальчик мой? В городе.

– Но там, говорят, стреляли из пулеметов.

– Да, стреляли.

– И ты не боялся?

– Вначале боялся, а затем привык.

– Если бы я знал, папка, не пустил бы тебя.

– Глупенький… А здорово палили. Ходишь по улице, и сверху – трр, трррр, та-та-та.

– Тебя ведь могли убить.

– Могли. Но я был осторожен и обходил опасные места. Но были такие отважные, которые совсем не боялись пулеметов и шли прямо навстречу смерти с пением.

– Папа, отчего это все? – И светлые глазки мальчика с жадностью уставились в отца.

– Отчего?… Изволь… Тебе теперь следует все знать.

Отец закурил папиросу и кратко стал знакомить его с историей народного движения. Он рассказал о задавленных бесправием и нищетой крестьянах и рабочих, о гонимых инородцах, о светлых девушках и юношах, которых за попытку облегчить страдания народа старое правительство тысячами отправляло в Сибирь и на виселицу. Тонкое и нежное личико мальчика становилось все строже и серьезнее.

– Папа! Папа!

– Жутко, не так ли?… А помнишь, детка, наш внезапный отъезд из Куоккалы, Финляндии. Он был так неожидан для нас и наших друзей. После долгой, суровой зимы мы наслаждались дивным апрелем и радостно готовились к лету. И вдруг является ленсман с двумя полисменами и объявляет, что по распоряжению кронштадтского коменданта мы в три дня должны оставить Куоккалу. Почему? За что? Неизвестно. Ленсман чувствовал себя очень неловко, извинялся и говорил, что они (финны) ни при чем, это

Вы читаете Сын мой
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату