Прямо на него наплывала темная фигура в полтора человеческих роста. Конан покрепче сжал стальной прут и ударил — наискось, раз и другой. Дым всколыхнулся, развеялся и сгустился снова. Конан ударил еще раз — и только после этого понял, что перед ним не более чем призрак, безвредный морок. Варвар оставил его в покое и ринулся наверх.
Одолев последние несколько ступеней, он оказался в маленькой каморке под самой крышей башни. Здесь, едва мерцая, горел огонек тусклой лампы. А рядом с ним была Зерити.
Она стояла возле небольшого алтаря, окутанного клубами дыма с едким запахом магического порошка. Одетая в темный балахон, с лампой и щепотью порошка в руках, Зерити была явно занята каким-то подвластным ей чародейством. Увидев киммерийца, она зашипела, как сотня змей, и вскинула руки для заклинания.
Пол содрогнулся у него под ногами, но еще раньше дрогнули стены, трещины пошли от основания башни к вершине, и Конан, словно во сне, снова увидел огромное яйцо, из которого должен был вот-вот появиться на свет новый бог. Теперь таким яйцом служила башня…
Из тех, кто толпился на первом этаже с факелами в руках, не пострадал почти никто. Последним из падающей башни выскочил король — когда уже осыпались стены. Те, кто наблюдал падение башни из окон дворца, утверждали потом, что заметили темный предмет, плюхнувшийся в канал прежде, чем туда же обрушились верхние этажи. Как бы там ни было, Маздок не слишком удивился, когда, после того как камни стен и перекрытий ушли под воду, откуда-то сбоку из канала вынырнула человеческая голова со встрепанной и спутанной гривой черных мокрых волос.
— Ну, неуемный ты упрямец, много ты нашел там, на своей башне? — вне себя от радости завопил Маздок, помогая другу вылезти из воды. — Я говорил тебе, что она вот-вот рухнет!
— Что бы я там ни нашел, — смеясь, ответил Конан, — теперь оно уже точно мертво. — Он оглянулся на темную воду канала. — И хвала Крому.
ЭПИЛОГ
В висячем саду белого дворца Баалура был накрыт небольшой стол на пять персон.
В тонкие чашках кхитайского фарфора был разлит светло-желтый ароматный напиток — крепкий взвар лепестков серебряного лотоса. Вокруг стола сидели король Афратес, королева Руфия, Каспиус и Конан. Все четверо выглядели отдохнувшими и посвежевшими, и королеве снова никто не дал бы больше тридцати лет, хотя на самом деле ей было все тридцать пять.
— Божественный напиток! — сказал Каспиус, отпивая из своей чашки. — Я еще не до конца изучил все его свойства, но могу смело утверждать, что он полезен при любой немочи. Я попрошу у вашего величества некоторой отсрочки моего постоянного участия в государственных делах, чтобы иметь возможность спокойно заняться изучением этого растения. Я прихватил с собой из долины несколько корневищ и семян и надеюсь вырастить его в нашей оранжерее.
— Ты можешь делать решительно все, что хочешь, — милостиво ответил король Афратес. — Мне будет тяжелее без твоих советов, но я не могу отказать тебе ни в чем. Но ты знаешь, мне кажется, что в последние дни перед самым вашим приездом болезнь отступила и без серебряного лотоса.
— Надо думать, коль скоро ведьма умерла! — ответил Каспиус, бросая многозначительный взгляд на Конана. — Но все же с лотосом дела идут на лад значительно быстрее. Я сейчас как раз изучаю несколько особенно тяжелых случаев…
— Он совсем не похож на те виды лотоса, с которыми я сталкивался, — сказал Конан, прихлебывая золотистый напиток. — Можете и в самом деле попробовать его выращивать у себя и продавать в другие страны как Особый Бальзам Баалура. Наживете кучу денег!
— Я думаю, мы уже достаточно счастливы хотя бы тем, что город наш освободился от проклятия, — улыбнулась Конану королева. — А богатство мы наживем как-нибудь иначе. Герои Баалура и так прославились этим походом на весь Шем, а имя Конана известно теперь даже младенцам в колыбели.
Киммериец поморщился:
— Вот если бы я привел назад всю тысячу живой и невредимой…
— Ни один подвиг не обходится без жертв, — заметил на это король. — Те, кто выжили в этом походе, — наше будущее. В них я буду теперь уверен, как в самом себе.
— Ну, те, кто остался в городе, тоже прошли через немалые испытания, — обронил Конан. — Хотя многие, как я слышал, их не выдержали — Шалманзар, например.
— Не упоминайте при мне этого имени, — нахмурился король. — Этот негодяй хотел продать нас стигийцам. А того двуличного жреца по имени Бандар-Хак недавно нашли на улице мертвым — видимо, убили свои же за то, что не справился с возложенной на него миссией. — Король отпил из чашки, и складка у него на лбу разгладилась. — Ну, да это все дело прошлое. Предателя прекрасно заменит Турио — я рад, что он вернулся живым.
— Да, — серьезно кивнул Конан. — Он показал себя в походе с самой лучшей стороны. Из него выйдет со временем отличный военачальник.
Королева взглянула на мужа, затем на киммерийца.
— А я полагала, что ты, Конан… Ну, быть может, ты сам займешь этот пост?
— Ох, Руфия, разумеется, нет! — Конан едва не поперхнулся отваром. — Я могу вести войска в битву или вверх по реке мертвых, но сидеть все время в городе, даже у подножия трона, — это не по мне!
— А вот все-таки интересно, — задумчиво сказал Каспиус, ни на кого не глядя, — какая же из тех рек была истинным Стиксом?
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Конан. — Что так и не известно, могут ли побывавшие в этой долине огня и льда сказать, что они видели истоки самого Стикса? Что же, это, по-твоему, умаляет подвиг и славу тех, кто вернулся?
Каспиус уже открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь язвительное, но тут рядом зазвенел чистый детский голосок:
— Угодно ли кому-нибудь еще лотосового отвара?
Спор погас, не начавшись, и все повернули лица к принцессе Исмаэле, стоящей на траве с подносом в руках. На подносе помещался большой чайник кхитайской же работы, над его носиком вился душистый пар. Как видно, она отняла поднос у слуги, захотев из озорства подкрасться к сидящим незамеченной. Последние признаки болезни оставили ее тело, это снова был румяный, веселый ребенок, каким и полагается быть ребенку двенадцати лет от роду — разве что еще немного бледный. Принцесса изящно поклонилась, очень довольная своей шуткой.
— Какая разница, — сказал Конан, глядя в ясные синие глаза дочери, — где мы были?.. Главное, мы привезли то, за чем отправлялись, а все остальное не имеет значения.
