могла бы испугаться самого дьявола. В комнате пыток мне думалось, что я уже никогда больше не буду смеяться; но теперь я невольно и с облегчением расхохоталась, и через миг лицо мальчика просветлело, и он слегка, почти застенчиво, улыбнулся. Несмотря на его слепоту, глаза у него были удивительно добрые.
— Простите меня, — сказал Жан-Ив. — Я знаю, у вас полное право прогнать меня за то, что в полночь я прятался под вашей дверью… но я услышал, как вы ходите туда и обратно (моя спальня находится у подножия западной башни), и какая-то интуиция подсказала мне, что вам не спится и что вы, может быть, проведете бессонную ночь за роялем. И я не мог удержаться. Кроме того, я наткнулся вот на это…
Он протянул мне связку ключей, которую я обронила у входа в рабочий кабинет мужа, — связку, на которой не хватало одного ключа. Я взяла ключи у него из рук и, поискав глазами, куда бы их девать, остановила взгляд на вращающемся табурете, как будто мое спасение состояло лишь в том, чтобы их спрятать. А он все стоял и улыбался мне. Как трудно порой бывает поддерживать светский разговор.
— Прекрасно, — сказала я. — Я имею в виду рояль. Прекрасно настроен.
Но от смущения он стал не в меру красноречив, как будто его дерзость могла снискать мое прощение лишь при условии, что он подробно объяснит причины своего бесстыдного поведения.
— Когда прошлым вечером я услышал, как вы играете, то подумал, что никогда раньше не слыхал такого туше. Подобной техники исполнения. Для меня это такое наслаждение — услышать виртуозную игру! Поэтому я неслышно, как щенок, подкрался к вашей двери, мадам, приложил ухо к замочной скважине и стал слушать. Я слушал и слушал, пока вследствие собственной неловкости вдруг не выронил палку и не выдал себя.
На лице его светилась самая простодушная и трогательная улыбка.
— Он прекрасно настроен, — повторила я. Сказав это, к своему удивлению я обнаружила, что больше не могу сказать ни слова. И только снова и снова повторяла: «Настроен… прекрасно настроен…» Я заметила, как на лице его появляется удивление. В голове у меня помутилось. Когда я увидела его, его чистую, слепую доброту, какая-то стрела, казалось, пронзила мне самое сердце; лицо его затуманилось, и комната закружилась вокруг меня. После ужасного открытия, которое принесла мне кровавая комната, его нежный взгляд лишил меня чувств.
Придя снова в сознание, я обнаружила, что лежу в объятиях настройщика, который подсовывает мне под голову атласную подушку с табурета.
— Вы, должно быть, ужасно страдаете, — сказал он. — Невеста не должна так страдать, тем более в первые дни своего замужества.
В его речи звучали ритмы деревни, ритмы морской волны.
— Каждой невесте, прибывающей в этот замок, следовало бы заранее облачаться в саван и привозить с собой гроб и священника, — сказала я.
— О чем вы?
Поздно было хранить молчание; если он тоже принадлежал моему мужу телом и душой, то по крайней мере он был добр ко мне. Поэтому я рассказала ему все: о ключах, о запрете, о своем непослушании, о комнате, о дыбе, о черепе, о мертвых телах, о крови.
— Не могу поверить, — с изумлением произнес он. — Этот человек… он так богат, так знатен…
— Вот доказательство, — сказала я и вытряхнула проклятый ключ из своего носового платка на шелковистый ковер.
— О боже! — воскликнул он. — Я чувствую запах крови!
Он взял меня за руку и обнял. Хотя он был еще совсем мальчик, я ощутила, как от его прикосновения в меня перетекает огромная сила.
— По всему побережью рассказывают всякие истории, — сказал он.. — Когда-то жил один маркиз, который на материке охотился на молодых девушек; он гнал их собаками, как лисиц. Мой дед слыхал от своего деда о том, как маркиз вынул однажды из седельной сумки отрубленную голову и показал ее кузнецу, когда тот подковывал его лошадь. «Прекрасная особь, брюнетка… да, Гийом?» А это была голова жены того кузнеца.
Но в наши, более демократические, времена маркизу приходилось совершать путешествие в Париж, чтобы поохотиться в гостиных и салонах. Я задрожала, и Жан-Ив почувствовал это в тот же миг.
— О мадам! Я думал, это всего лишь бабушкины сказки про всякую нечисть и привидения, чтобы стращать непослушных детей! Но откуда вам, не знакомой со здешними местами, знать, что старинное название этого места — Кровавый Замок?
И действительно, откуда бы мне знать? Не считая того, что в душе я всегда знала: хозяин этого замка станет моим палачом.
— Слушайте! — внезапно произнес мой друг. — Море поменяло тональность; должно быть, скоро утро. Начинается отлив.
Он помог мне встать. Я выглянула в окно и посмотрела в сторону берега на дорогу, мокрые камни которой влажно мерцали, освещаемые неярким огоньком, показавшимся на том краю мглы, и с почти невообразимым ужасом, силу которого я не могу вам передать, я увидела вдали, далеко-далеко, неумолимо приближающиеся огни его огромной черной машины, лучи фар которой пробивались сквозь густой туман.
В самом деле, мой муж возвращался; на сей раз это уже не шутки.
— Ключ! — воскликнул Жан-Ив. — Нужно вернуть ключ на связку к остальным. Как будто ничего не произошло.
Но ключ был все еще покрыт пятнами крови, я помчалась в ванную комнату и сунула его под кран с горячей водой. В раковине забурлила алая вода, однако следы крови не смывались, как будто сам ключ кровоточил. Бирюзовые глаза дельфинов насмешливо подмигнули мне; они-то знали, что мой муж куда умнее меня! Я стала тереть пятно щеткой для ногтей, но оно все равно не смывалось. Я думала о том, что машина, наверное, уже неслышно подъезжает к закрытым воротам замка; чем больше я терла, тем ярче становилось кровавое пятно на ключе.
В сторожке привратника звякает колокольчик. Заспанный сын привратника откидывает лоскутное одеяло, зевает, натягивает через голову рубаху, просовывает ноги в сабо… не спеши, не спеши; как можно дольше не открывай двери своему хозяину…
А кровавое пятно словно издевалось над водяной струей, которая лилась из пасти хитроглазого дельфина.
— У вас больше нет времени, — сказал Жан-Ив. — Он уже здесь. Я знаю. Я останусь с вами.
— Нет! — сказала я. — Немедленно возвращайтесь в свою комнату, я прошу.
Он заколебался. Я подбавила в свой тон металла, потому что знала: я должна встретить своего хозяина одна.
— Оставьте меня!
Как только он ушел, я схватила ключи и пошла к себе в спальню. Дорога за окном была безлюдна; Жан-Ив оказался прав, мой муж уже в замке. Я плотно задвинула шторы, разделась, задернула вокруг себя полог, и в тот же миг терпкий аромат юфти возвестил о том, что мой муж снова рядом со мной.
— Дорогая!
С самой предательской и похотливой нежностью он поцеловал мои глаза, а я, изображая только что проснувшуюся новобрачную, обвила его руками, ибо от моего притворного молчаливого согласия зависело мое спасение.
— Меня обошел да Сильва из Рио, — насмешливо произнес он. — Мой нью-йоркский агент телеграфировал мне в Гавр и тем самым избавил от напрасного путешествия. Так что, любовь моя, мы можем продолжить наши прерванные утехи.
Я не поверила ни единому его слову. Я знала, что веду себя в точности согласно его желаниям; разве не для этого он купил меня? Обманным образом меня вынудили предаться этой безграничной тьме, отыскать источник которой я была призвана во время его отсутствия, и теперь, когда я столкнулась с этой потаенной стороной его существа, проявлявшейся только перед лицом его собственных ужасных пороков, я должна заплатить цену своего новоприобретенного знания. Тайна ящика Пандоры; но он сам дал мне в руки этот ящик, зная наперед, что я должна разгадать его секрет. Я играла в игру, где каждый ход был предначертан судьбой столь же всемогущей и жестокой, как и он, потому что он сам был воплощением этой судьбы. И я
