— Скажи «государь», а потом от начала по одной букве откидывай, — сказал он Тошке.
— Ну, а что будет? — недоверчиво спросил Тошка.
— А ты вот скажи.
— Государь, — начал Тошка, — осударь, сударь, ударь.
Бац!.. Женя с опаской, но увесисто ударил Тошку в плечо.
— Ты что? — удивился Тошка.
— А ты сам сказал «ударь».
Женя был отомщен, а Тошке эта шутка очень понравилась.
— Как, как?.. Это здорово, — сказал он. — Ну, а теперь ты говори: «И я с ними». Как я что скажу, так ты и говори: «И я с ними». Вот пошли ребята в лес…
— И я с ними, — сказал Женя.
— Нарвали там цветов…
— И я с ними.
— Пошли домой…
— И я с ними.
— Положили цветы на лавку…
— И я с ними.
— А свиньи подошли и стали есть…
— И я с ними, — не удержался Женя.
— Эх, со свиньями-то?! — торжествуя, воскликнул Тошка. — Со свиньями, со свиньями!.. А еще докторов сын.
— А у нас десятичные дроби уже учат, — сказал посрамленный Женя.
— Это что! А ты вот отгадай. Как это может быть: раздался выстрел, и щекатурка обагрилась кровью.
Женя не знал, как и почему это может быть. Тогда Тошка объяснил, что кровью обагрилась щека турка.
— Так пишется же штукатурка! — возмутился Женя.
— Мало что пишется, на то и игра, — сказал Тошка.
Чтобы Тошка не очень зазнался, Женя спросил:
— А скажи вот, чем ты в жизни хворал?
Тошка задумался.
— А по-за-то лето я на ставу купался и паршу схватил. Там вода поганая.
— Это что! — сказал Женя. — А я вот краснухой болел, потом корью, а дифтеритом даже два раза. Один раз даже крупом настоящим…
Женя торжествовал.
Глава III
ПАРОХОДЫ
Потом они сидели на берегу. У пристани восхитительно пахло воблой, дегтем и рогожей. Стояла землечерпалка, или грязнуха, как называл ее Тошка. Она издавала то гусиный, то верблюжий крик и беспрерывно поднимала и опрокидывала себе в глотку до краев полные чаши.
В береговых чайных голубые трубы граммофонов вопили: «Я умираю с каждым днем» и «Приноси мне хризантемы». На, галереях сидели разопревшие бородачи, а над их головами люди в белых фартуках жонглировали кипящими чайниками, подносами, бутылками и салфетками.
Внизу, под галереями, точильщики, притопывая одной ногой, сыпя холодными искрами, вострили кухонные ножи, косари и сечки. И шершавые крутящиеся камни точила визжали под ножом по- поросячьи.
Засунув головы в торбы, качали головами мухортые извозчичьи лошади в синих и белых рыцарских попонах с красными сердцами по углам. К пристаням тянулись обозы. Лошади ломовиков в соломенных шляпках и мочальных передниках были, как казалось Жене, похожи на папуасов.
У пристаней стоял страшный гомон. Лошади ржали и фыркали, кричали пароходы, ломовики ругались длинно и неутомимо, скрипели мостки, по которым вереницей всходили на баржи грузчики. На головах грузчиков были надеты мешки, сложенные угол в угол, и грузчики напоминали не то монахов, не то гномов.
А на пристани крючники, волочившие что-то длинное и очень тяжелое, пели сдавленными, трудными голосами, выдыхая на последнем слоге:
— А-эй, еще!
— А ну давай!
— Разок еще!..
