оскорбительную фразу: - Будем считать, что я принял тебя за другую.
Глядя ему вслед, Сюзанна подумала, что никогда еще в своей жизни никого так не ненавидела.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Туман воспоминаний рассеялся. Глядя на Паскуале, Зуки пыталась напомнить себе, что прошло семь лет, и что этот человек оскорбил ее так, как никто и никогда не посмел бы это сделать.
Хотя в известном смысле она должна быть благодарна Паскуале за свое удивительное превращение из гусеницы в прелестную бабочку. Перенесенное унижение помогло понять, что больней ей больше никогда не будет. Застенчивость ушла в прошлое. Вместо наивной Сюзанны появилась Зуки, с абсолютно новой, несколько хрупкой внешностью, которая гарантировала ей полную безопасность от подобных неприятностей.
Не забывай об этом, напомнила она себе, глядя на Паскуале.
Она познакомилась с ним, когда ему было двадцать четыре года, и уже тогда он был совершенно неотразим. Семь лет спустя его обаяние стало еще более мощным, и, кроме того, в тридцать один год в Паскуале появилось ленивое уверенное высокомерие, противостоять которому, как она поняла, было почти невозможно…
- Не верится, что с годами ты стала такой застенчивой, - насмешливо произнес он, когда она накинула поверх бикини шелковый халат. - Помнится, однажды ты гордо выставила напоказ свое тело.
Она решила не поддаваться на провокацию: если начнет с ним ссориться, то даст ему возможность одержать над ней победу, а этого она не позволит. Никогда больше не позволит.
- Так о чем ты хочешь поговорить со мной, Паскуале? - холодно спросила она, взяв с камина щетку и расчесывая тяжелые шелковистые пряди.
- Как давно ты знакома с Сальваторе Бруни? - пронзил он ее взглядом своих темных глаз.
Услышав имя фотографа, который привез ее сюда, она в изумлении открыла рот.
- Ты тоже с ним знаком?
- Я спросил, - высокомерно заметил он, игнорируя ее вопрос, - как давно ты с ним знакома? - В его голосе зазвучал металл.
Разозленная таким тоном, она вызывающе вздернула подбородок.
- Полагаю, это не твое дело.
- Позволь мне самому судить об этом. - Глаза его сузились, и он сказал очень мягко: - Скажи, ты от рождения запрограммирована так, что вступаешь в любовную связь только с теми мужчинами, которые уже принадлежат другим женщинам?
- Не понимаю, о чем ты, - искренне удивилась она.
Он молча смотрел на нее, как будто оценивая, насколько искренна ее растерянность.
- Так случилось, что Сальваторе Бруни, с которым у тебя сейчас связь, обручен с моей секретаршей. Вчера поздно ночью она мне позвонила и, рыдая, сообщила, что он, не предупредив, уехал на уик-энд с одной из самых красивых на свете женщин. Репутация этой женщины, однако, общеизвестна. - Его глаза блеснули угрозой. - Я догадался бы, что это ты, даже если бы сам не был когда-то твоей жертвой.
- На самом деле у нас с Сальваторе нет никакой любовной связи, - холодно возразила она. - Он снимает меня для своего альбома. Мы здесь работаем.
- Неужели? - сурово взглянув на нее, протянул он недоверчиво и со значением посмотрел на пару выцветших джинсов - совершенно очевидно, мужских, - брошенных на стуле возле кровати.
Она вспыхнула в ужасе, понимая, сколь изобличающими были эти несчастные джинсы. Несмотря на свою изысканную внешность, в душе она была врожденной Haus-frau и умела неплохо шить. Поэтому, когда у Сальваторе порвались джинсы, она, не задумываясь, предложила ему их зашить.
- Ах, эти, - сказала она, вынужденная защищаться и, сознавая, что Паскуале критически взирает на ее пылающие щеки. - Да, это джинсы Сальваторе. Я обещала ему починить их. Они порвались.
- Воображаю, - цинично рассмеялся он. - Наверно, тогда, когда ты в нетерпении их с него срывала?
Зуки судорожно сглотнула.
- Если тебе непременно надо знать, он порвал их об острый камень на пляже во время съемки.
- А ты, значит, зашьешь их, не так ли? - слащавым голосом заметил он. - Какая идиллия! - Но тут же тон его переменился и стал угрожающим: - Но он обручен с другой. Так что убери от него свои красивые ручонки, сделай милость, Зуки!
О, грехи молодости! Неужели из-за своей ошибки она навсегда останется преступницей в его глазах?
- Ты намекаешь на то, что я уехала бы с мужчиной, зная, что он обручен с другой? - отрезала она.
- А почему бы и нет, - пожал Паскуале плечами. - Мы уже установили много лет тому назад, как мало для тебя значит мораль. Что касается секса, меня ничто бы в тебе не удивило, bella mia.
И зачем только я разрешила ему войти в комнату? - возмущенно подумала Сюзанна. Ведь той девочки, которая жила в его доме и должна была выполнять его прихоти и приказы, давно уже нет.
- Я не для того разрешила тебе войти сюда, чтобы ты меня оскорблял. Так что, если ты все сказал, выметайся. Немедленно!
Но Паскуале не двинулся с места. На его лице не отразилось никаких эмоций, оно оставалось жестким и неумолимым.
- Я не уйду до тех пор, пока ты не дашь слово, что оставишь в покое Сальваторе.
Он не догадывался, что она и на пушечный выстрел не подпустила бы к себе Сальваторе или кого другого - обручен он или нет! Неприятностей от мужчин было неизмеримо больше, чем пользы. Она могла бы рассказать ему об этом, если бы именно он не растоптал ее нежные, неокрепшие чувства. У нее закипала кровь при одном только виде этого холодного, уверенного в себе человека, отдающего ей приказы.
- Я вижу, что тебе все еще нравится командовать людьми, Паскуале, - произнесла она презрительно. - Сначала ты выбираешь друзей для своей сестры, а теперь вмешиваешься в личную жизнь секретарши. Скажи, ты получаешь удовольствие, когда пытаешься управлять людьми?
- Иногда вмешательство бывает необходимым, - высокомерно заявил он, не обращая внимания на ее сарказм.
- Ты так считаешь? - съязвила она. - А твоя секретарша… как ее зовут?
- Кристина. А что? - Он нахмурился и грозно посмотрел на Зуки.
- Бедная Кристина, - проговорила она, не отводя взгляда и покачав головой.
- Бедная Кристина?
- Конечно. Ты ведь считаешь, что защищаешь ее. А тебе не кажется, что не стоит обручаться с человеком, которому не доверяешь? С мужчиной, который едет на юг Франции с другой женщиной?
У Паскуале задергалась щека.
- Да, я стал бы беспокоиться о судьбе любой женщины, кроме тебя, Зуки. - Лицо его пылало от ярости.
- И что это должно означать?
От его циничного смеха у нее волосы зашевелились на затылке.
- Хотя я и не одобряю поведение Сальваторе, в какой-то степени я его понимаю. Ведь я сам был жертвой твоих чар. - Голос его стал вкрадчивым: - Знаешь, ты прирожденная Цирцея. Ты готова очаровывать без всякого умысла. Твое великолепное тело предназначено для любви, а кошачьи глаза обещают такие удовольствия, о которых можно только мечтать. Какой мужчина способен всему этому противостоять? Даже я почти сдался. Сальваторе настоящий мужчина, а Кристина - уважаемая молодая женщина, оба они члены итальянской общины Нью-Йорка и, естественно, должны соблюдать приличия. Половые отношения до брака - не в наших обычаях, поэтому женщина, чтобы ее уважали, должна себя
