Я… у меня назначена встреча с синьором Кардини.
Женщина взглянула на список.
Эмма Кардини?
Это я, — подтвердила Эмма.
Служащая не сумела скрыть своего удивления. Идеально наманикюренный розовый ноготь указал на противоположный конец фойе.
Поезжайте на лифте до самого верха, и вас там встретят.
Спасибо.
Когда лифт беззвучно взмыл вверх, Эмма подумала: как давно она не была в Лондоне и как давно не расставалась со своим сыном. И никогда на целый день, как сейчас. Все ли с ним в порядке, гадала она, наверное, уже в сотый раз с тех пор, как купила билет до Лондона. Не будет ли капризничать, когда поймет, что мамы нет рядом?
Эмма сделала глубокий вдох, когда лифт остановился, и двери разъехались, являя шикарную блондинку в обтягивающей юбке и блузке, явно из чистого шелка. Волосы ее были красиво уложены, а в ушах посверкивали бриллианты, отчего Эмма внезапно почувствовала себя бедной деревенской мышкой.
— Синьора Кардини? — спросила красавица. — Прошу за мной. Винченцо ждет вас.
Ну, конечно, он ждет меня! — захотелось закричать Эмме, глядя на то, как женщина походкой манекенщицы направляется к двойным дверям. И кто дал тебе право так фамильярно называть моего мужа по имени?
Но очень скоро он уже не будет ее мужем… Да, в сущности, он уже давно не является им. К чему эта глупая ревность?
Двери были распахнуты широким жестом, и Эмма приготовилась увидеть Винченцо. Но все-таки оказалась не готова к созерцанию своего неотразимо красивого мужа во плоти.
Его мускулистая фигура была словно вылеплена руками талантливого скульптора как идеал мужской красоты. Поза его была несколько высокомерной, но надменность всегда являлась второй натурой Винченцо. Если он чего-то хотел, он это получал, используя смесь властности, убеждения и абсолютной харизмы.
Эмма сглотнула. Это напоминание подталкивало ее к тому, чтобы защищаться. У нее есть нечто бесценное, что Винченцо нельзя позволить взять, и она должна быть начеку.
— Здравствуй, Винченцо, — сказала она.
— Здравствуй, Эмма, — отозвался он тоном, которого она никогда не слышала у него раньше. Выпалив какой-то приказ по-итальянски, заставивший блондинку быстро покинуть кабинет, он сделал шаг к жене. И Эмма, как обычно, почувствовала слабость, когда взглянула в его лицо.
Ибо сейчас он был еще неотразимее, чем тогда, когда она согласилась выйти за него замуж. Тогда она была безумно влюблена и настолько очарована, что не переставала считать его самым замечательным и самым красивым мужчиной на свете.
Но с тех пор Эмма много пережила, в том числе много трудностей. Теперь она не должна быть во власти иллюзий.
Винченцо был одет в один из своих деловых костюмов, в котором каким-то непостижимым образом выглядел официально и в то же время не чопорно. Пиджак он снял, оставшись в белой шелковой рубашке, сквозь которую соблазнительно просвечивало крепкое тело. Он расслабил галстук и расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, поэтому она могла видеть черные завитки волос на груди.
Но больше всего завораживало его лицо, и Эмма почти неохотно подняла к нему взгляд, словно боялась того воздействия, которое оно окажет на нее. И воздействие оказалось подобно шоку, осознала она, глядя в жесткий и циничный вариант крошечных, мягких черт Джино.
Муж был бы почти классически красивым, если бы не крошечный шрам на подбородке и жесткий блеск черных глаз, да еще улыбка с налетом жестокости. Даже когда он настойчиво ухаживал за ней, в нем всегда чувствовалась какая-то жесткость. Качество, из-за которого она слегка побаивалась его.
Он действительно всегда обращался с ней с некоторым оттенком деспотизма. Она была всего лишь очередным его приобретением — девственница, которая так и не оправдала возложенных на нее ожиданий…
— Сколько лет, сколько зим, — сухо проговорил Винченцо. — Позволь, я помогу тебе снять пальто.
Последнее, чего хотелось. Эмме, это чтобы Винченцо снимал с нее пальто, трогал ее, уже только этим напоминая о том, как раздевал ее когда-то…
— Я сама, — сказала она, быстро сняв пальто и неуклюже повесив его на спинку стула.
Винченцо смотрел на нее как зачарованный. Он сразу узнал пальто, но платье новое, к тому же ужасное. Его губы скривились.
— Что, во имя господа, ты сделала с собой?
Что ты имеешь в виду? — Ей стоило немалых усилий говорить ровным голосом, пытаясь подавить страх. Вдруг он каким-то образом узнал о Джино? Но нет, не знает, иначе не смотрел бы на нее с таким странно неприязненным выражением лица. Даже он не настолько хороший актер.
Ты сидела на диете? — требовательно спросил он.
Нет.
Но ты очень худая. Чересчур худая.
Это из-за долгого кормления грудью. Она перестала лишь пару месяцев назад.
— Кожа да кости, — продолжал он все тем же критическим тоном, растягивая слова на сицилийский манер.
Возможно, ей следовало бы оскорбиться, потому что этот мужчина когда-то говорил ей, что у нее идеальное тело. По крайней мере, это незавуалированное осуждение уверило Эмму, что между ними и в самом деле все кончено. Он находит ее непривлекательной, не желает ее.
И все-таки было больно. Больше, чем больно. Она не чувствовала себя настоящей женщиной— бедное, жалкое создание в дешевой одежде, приползшее к своему властному мужу с протянутой рукой.
Нет, это не так. Ты просто хочешь взять то, что принадлежит тебе по праву. Не позволяй ему подавлять себя.
— Как я выгляжу — мое дело, но ты, я вижу, не растерял ни своего обаяния, ни дипломатии, Винченцо, — натянуто проговорила она.
Винченцо издал короткий смешок. Разве он забыл, что она может отплатить той же монетой? Разве не это, в числе прочего, привлекло его к ней? Ее какая-то странная застенчивость вкупе со способностью время от времени попасть не в бровь, а в глаз. Как и ее красота, которая совершенно покорила его. Впрочем, если б он встретил ее сейчас, то определенно не был бы покорен.
— Ты просто выглядишь… по-другому, — заметил Винченцо. Волосы длиннее, чем он помнит. Раньше они были до плеч, что он одобрял, поскольку локоны не падали на ее прекрасную грудь, когда она была обнажена. Но теперь они доходили почти до талии.
И голубые глаза казались пустыми, а скулы стали слишком резкими. Но больше всего его поразило тело. У нее тонкие кости, но раньше они были покрыты аппетитной плотью, что делало ее похожей на спелый персик. Сейчас она попросту тощая, что, возможно, модно, но не привлекательно.
Под его пристальным, оценивающим взглядом Эмма чувствовала себя крайне неуютно.
— Зато ты выглядишь точно так же, Винченцо.
— Да? — Он наблюдал за ней как кот за мышью, прежде чем схватить. — Скажи мне, когда мы в последний раз виделись, cara[2]?
Эмма была уверена, что он точно знает, когда именно, но инстинкт и опыт велели ей подыграть. Не зли и не раздражай его. Оставайся вежливой, беспристрастной и непривлекательной, и, даст Бог, он будет рад избавиться от тебя.
— Восемнадцать месяцев. Время… летит, да?
— Да уж. Присаживайся, — мягко отозвался он и указал на один из кожаных диванов, которые стояли в другом конце большого кабинета.
Эмма опустилась на мягкий, удобный диван и с беспокойством наблюдала, как Винченцо садится с ней рядом. Его присутствие нервировало ее, но она не могла попросить его пересесть, таким образом
