просто чистый белый лист с вытисненной наверху омегой. Ни логотипа, ни веб-сайта — только юридический адрес. В Омахе, Господи Боже, в незамысловатой Омахе, и это идеально сочетается с моим маршрутом. Во вторник у меня конференция в Лас-Вегасе, а в среду — свадьба в Миннесоте, у младшей сестры. Третья, и на нынешний момент — самая роскошная.
В пятницу я увижусь с представителями «МифТек», и КСУ за это заплатит. Пока еще встреча не назначена, но, если я прав и они действительно разнюхивает и разведывают, то короткий визит на Сиу- стрит, 1860 — «давайте познакомимся», «я как раз оказался в вашем городе», «слышал про вас удивительные вещи», «я здесь проездом, и вот…» — может сыграть решающую роль. Я спрошу старину Люциуса Спека, лицо номер два в фирме, который пришел сюда из «Андерсен консалтинг» через чикагское Министерство торговли. Спек — это именно тот человек (хотя в новостях об этом умалчивают, а правительство никогда не подтвердит), который, так сказать, помог НАСА восстановиться, внутренне и в плане общественного имиджа, после крушения «Челленджера». Он герой. Однажды в Санта-Крус на небольшой промышленной конференции, я сидел с ним за столом, накрытым на пять человек. Говорят, у него проблемы медицинского толка, но у меня тоже. А если я ему понравлюсь? Может быть, удастся одним глазком заглянуть в кабинет Адама Саразена (тридцать один год, бросил Массачусетский университет, известных хобби нет, лыс, гей либо живет в целомудрии, хотя и женат на дочери владельца сети ветеринарных центров, которая финансировала его начинания, с тех пор как ему было семнадцать; в мире прогрессивных маркетинговых исследований известен как «Малыш»).
Еще пять дней. Девять тысяч восемьсот миль. Если в Омахе больше ничего получить не удастся, что- нибудь крупное может наклюнуться, когда в пятницу вечером я отправлюсь в Города-близнецы.[3] Волшебный отрезок пути. Я это выяснил. Подсчеты довольно сложные и нуждаются в корректировке, но перелет Омаха — Миннеаполис — это нечто.
Я оказываюсь под стеной с экранами. Рейс 3240 в Рено через Элко задерживается на пятьдесят минут — именно так мне и сказали час назад, когда я позвонил в аэропорт из отеля. Нельзя больше доверять «Грейт Уэст», они обманывают своих верных клиентов; если они не монополизируют денверский аэропорт, я буду добиваться своей цели с «Дельтой», хотя там это не будет так уж много значить. Они делают перелеты через море — а «Грейт Уэст» нет, у нее есть разве что несколько канадских маршрутов; «Дельта» — старая компания, а «Грейт Уэст» — новая, в «Дельте» десятки «миллионеров», а в «Грейт Уэст» после слияния и переименования — всего девять.
Я буду десятым.
Были времена, не так уж давно, когда «Грейт Уэст» казалась мне партнером и союзником, но теперь я чувствую себя обманутым. Я сердит на Сорена Морса, альпиниста и плейбоя, исполнительного директора компании, щеголя и вольнодумца из мира слабоалкогольных напитков, чья функция — очаровывать членов правительственных комиссий и отбивать атаки со стороны «Дезерт эр» — недавно созданной небогатой компании, чьи древние «Боинги» похожи на тюремные вагоны, но отчего-то всегда прилетают вовремя. Привилегия, которой пользуются миллионеры «Грейт Уэст», — это ланч с упомянутым мачо, и я намереваюсь сказать ему многое. Жду не дождусь. В течение многих лет он по сантиметру сокращал свободное пространство у меня под ногами, огорошивал известиями об ураганах между Денвером и побережьем, дул холодным воздухом на тарелки с горячей едой — и одновременно продолжал твердить нации во время рекламных пауз, что «Грейт Уэст» «возносит Америку»! В салонах первого класса болтают, что он затеял закулисную кампанию, чтобы стать государственным уполномоченным по бейсболу, и что у него новая любовница — молоденькая жена главы городского Комитета возрождения. За десертом я упомяну ее имя и посмотрю на физиономию Морса.
Впрочем, прямо сейчас мне нужна не месть, а кофе — горячий, крепкий, черный, обжигающий горло. Вчера вечером я закурил впервые со времен колледжа — и, опять-таки, виноваты мои ботинки. Я уже лег, а потом вдруг снова натянул их, пытаясь понять, не жмут ли они в пальцах; внезапно у меня изменилось настроение, так что я выключил кабельный канал, надел пиджак и самые чистые брюки и пошел вниз, чтобы пропустить стаканчик перед сном. Я знал, что все равно буду спать плохо — из головы у меня не выходила «МифТек». Они жуткие и прекрасные, и то, как они взвинчивают цены на товары недлительного пользования, меня пугает. Если в следующем году вы зайдете в отдел косметики и впервые в жизни приобретете флакон шампуня-кондиционера (вместимостью всего лишь в шесть унций!) за тридцать долларов — вините Омаху. Вините Малыша.
В баре я столкнулся с Дэнни Соренсоном, представителем ювелирной фирмы «Тестон», которого видел в последний раз на раннем рейсе из Де-Мойна в Мэдисон. Старше меня на тридцать лет, с выпученными глазами, все еще не оправившийся после второго сердечного приступа, Дэнни коротал время в полете, в одиночку разглагольствуя о необходимости есть бобовые. Когда я увидел его вечером, он пожирал ореховую смесь в баре и бурно переживал за исход бейсбольного матча. Когда я сел, он заявил, что объелся и наверняка не переживет следующий приступ, потом угостил меня сигаретой — я не отказался. Не знаю, что мною двигало, хотя все знать — это моя работа. Может быть, «МифТек» захватила власть над «Кул» и вставила кадр с изображением этих сигарет в трансляцию матча.
— У меня от их игры живот болит, — сказал Дэнни. — Подают хорошо, а на поле играют слабо.
Я кивнул, стряхивая пепел.
— Да, это печально.
— Я думал, вы болеете за «Роки». Вы же из Денвера.
Я пожал плечами и втянул ментоловый дым. По правде говоря, я болею за ту или иную команду в зависимости от того, где я сейчас нахожусь и кто со мной рядом. Три года назад, во время игр НБА, я сначала болел за «Быков» в пивной аэропорта О’Хэйр, а потом подбадривал «Волков» в миннеаполисском отеле «Мариотт». Да, да, я подчиняюсь мнению большинства — почему бы и нет? Я не гонюсь за чужим одобрением, просто меня заражает энергия.
— Как дела? — спросил Дэнни.
— Пока стагнация. А у вас?
«Стагнация» — это «слово-сигнал» с одной из моих кассет. Несколько лет назад, разведясь и бросив торговать вразнос «экономичными упаковками» по сельским больницам, я побывал на разъездном семинаре по самосовершенствованию, и он помог мне выбраться из ямы, в которую я провалился. И с тех пор у меня сохранились всякие необычные штуки. «Сто величайших идей на свете, краткая энциклопедия». «Честер Прайн. Как вести переговоры». Моя цель — употреблять в речи как минимум три новых слова в день. В первый раз это сделать нелегко — они звучат словно цитаты, но потом начинают выскакивать самым естественным образом. Единственная проблема — в мире становится все меньше аудиалов, поэтому вечно приходится оговариваться. На семинаре нам говорили, что красивая речь обеспечивает успех в бизнесе, но я что-то сомневаюсь.
— Мы открываем для себя японский рынок. Дела идут неплохо. Мне чертовски нравятся их школы. Приятный контраст сравнительно с тем, что мы видим в Соединенных Штатах.
— Как интересно, — откликнулся я. Мне всегда интересно. Я охотно коллекционирую слухи и «конфиденциальную информацию» и составляю портфолио — подборку загадочных предположений и намеков, которыми со мною делятся шепотом в самолете, за стаканчиком виски с содовой. Я забываю о проигрышах, как только срываю куш — говорят, это признак игромании. По правде говоря, меня не так уж волнуют деньги. Их хватало, когда я был маленьким; после того как отец разорился, мы обеднели — но мало что изменилось. Мы вовремя платили за дом и машину, никогда не ужинали в ресторанах и все покупали на распродажах, кроме тех вещей, которые отец умел чинить. Разорившись, мы сами устроили несколько дворовых распродаж, вот и вся разница. Так живут в Миннесоте, за пределами мегаполисов. В небольших городах люди тратят весьма ограниченные суммы денег — и почти все живут небогато, поэтому никто не чувствует себя особо несчастным, если вдруг наступает полоса неудач.
— Это все психология фриланса, — сказал Дэнни. — Американцы теперь полагают, что они никому ничего не должны. Все вокруг неповторимы и уникальны. Памятные кольца заказывают лишь в зависимости от степени ностальгии и благодарности. Я твержу себе, что однажды ситуация изменится, но, может быть, и нет. Не все возвращается на круги своя.
— Изменится. Я читал исследования.
— Расскажите.
Я сунул в рот соленый орешек и раскусил, стараясь не допускать его на левую сторону рта. На
