это правда, что цель науки — это открытие правил, которые позволяют находить связи между фактами и предсказывать их, это не единственная ее цель. Она также стремится уменьшить количество этих связей до минимального числа независимых концептуальных элементов. Именно этому стремлению к рациональной унификации разнообразия она обязана своими самыми большими достижениями, даже несмотря на то, что оно связано с наибольшим риском пасть жертвой иллюзии. Но кто бы ни претерпел от этого, огромный опыт успешного продвижения в этой области движим глубоким убеждением в рациональности, проявляющейся в сущем. Путем понимания человек достигает далеко идущего освобождения от оков личных надежд и желаний и тем самым убеждается в скромном положении мозга по отношению к величию причины, воплощенной в сущем, которая в своей бездонной глубине недоступна человеку. Эта позиция, однако, как мне представляется, является религиозной в самом высшем смысле этого слова. И мне кажется, что наука не только очищает религиозные побуждения от шлака антропоморфизма, но также вносит вклад в религиозное одухотворение нашего понимания жизни.
Чем дальше продвигается духовная эволюция человечества, тем более определенно мне представляется, что путь к истинной религиозности проходит не через страх жизни, страх смерти и слепую веру, но через стремление к рациональному знанию. В этом смысле я верю, что священник должен стать учителем, если он хочет оправдать свою высокую образовательную миссию.
A. Einstein, Science and Religion, in: Out of My Later Years, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, pp. 21–30.
Бог Эйнштейна
Майкл Гилмор
Почти столетие назад, на начальном этапе своей интеллектуальной жизни, юный Альберт Эйнштейн стал скептиком. Об этом он пишет на первой странице своих «Автобиографических заметок» (Autobiographical Notes, 1949, pp. 3–5):
«Я впал — хотя рожден был в абсолютно нерелигиозной еврейской семье — в глубокую религиозность; но в 12-летнем возрасте от религии резко отошел. Читая научно-популярные книги, я вскоре убедился, что в библейских сказаниях есть много такого, что просто не может быть правдой. В результате — жажда свободомыслия и в придачу впечатление, что молодежь намеренно обманывают… Именно здесь коренится мое недоверие к властям любого рода, это скептическое отношение, никогда с тех пор меня не покидавшее…»
Все мы знаем Альберта Эйнштейна как самого знаменитого ученого XX в., многим он известен как великий гуманист. Кто-то считает его человеком религиозным. Действительно, в работах Эйнштейна содержатся широко известные сейчас высказывания о Боге и религии (1949,1954). Но хотя Эйнштейн и говорил, что религиозен и верит в бога, он вкладывал в это свой собственный, совершенно особый смысл. То, что Эйнштейн не был религиозен в обычном понимании этого слова, знают многие, но то, что он четко и ясно называл себя агностиком и атеистом, явится для кого-то настоящим открытием. Тем не менее тому, кто понимает, в каком значении Эйнштейн употреблял слова «религия», «бог», «атеизм», «агностицизм», ясно, что в своем отношении к вере он абсолютно последователен.
Отчасти распространенное представление о Боге и религии Эйнштейна навеяно его собственными афоризмами: «Бог изощрен, но не злонамерен», «Бог хитроумен, но козней не строит» или «Бог себе на уме, но он не подлец». (1946). И еще одно, тоже многократно упоминавшееся, — «Бог не играет в кости».
«Я хочу знать, как Бог создавал мир. Меня не интересуют здесь тот или иной феномен, спектр того или иного элемента. Я хочу постичь его мысли, все остальное — детали».
Легко понять, откуда взялось впечатление, что Эйнштейн в этих случаях говорит о своих близких отношениях с Богом как личностью, однако гораздо вернее будет сказать, что здесь он ведет речь о вселенной.
Часто цитируют и высказывание Эйнштейна о его «вере» в бога Спинозы. Но вырванное, как и большинство подобных изречений, из контекста, оно — в лучшем случае — вводит в заблуждение. Все началось с того, что бостонский кардинал О'Коннел раскритиковал теорию относительности Эйнштейна, предостерегая молодежь, что под туманной завесой этой теории скрывается «мерзкий призрак атеизма» и «размышления, которые сеют сомнения в Боге и его творении» (Ronald Clark. Einstein, The Life and Times, 1971, pp. 413–414). Эйнштейн уже сталкивался и с более серьезными выражениями протеста против его теории в виде антисемитских сходок в Германии, поэтому сначала он не обратил внимания на обвинения кардинала. Но некоторое время спустя, 24 апреля 1929 г., нью-йоркский раввин Герберт Гольдпггейн телеграфировал Эйнштейну с вопросом: «Верите ли Вы в Бога?» (Sommerfeld А. То Albert Einstein 70th Birthday. 1949, p. 103). В ответ Эйнштейн прислал растиражированное впоследствии: «Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии Вселенной, но не в бога, который занимается судьбами и поступками людей» (там же, р. 103). Раввин, который упорно пытался защитить Эйнштейна от кардинала, интерпретировал слова Эйнштейна по-своему, написав: «Спинозу, о котором говорят, что он восторженно относился к Богу, и для которого вся природа была божьим проявлением, разумеется, никак нельзя назвать атеистом. Более того, Эйнштейн подчеркивает единичность. Теория Эйнштейна, если довести ее до логического завершения, даст человечеству научную формулу монотеизма. Он развенчивает идеи дуализма и плюрализма. Он не оставляет места политеизму ни в одном из его проявлений. Возможно, последнее и вызвало возмущение кардинала. Назовем вещи своими именами» (Ronald Clark. Einstein, The life and Times, 1971, p. 414). Им обоим, и раввину, и кардиналу, не следовало бы упускать из виду замечание Эйнштейна 1921 г. о науке, адресованное архиепископу Дэвидсону: «Это не имеет значения. Это просто абстрактная наука» (р. 413).
Американский физик Стивен Вайнберг (Dreams of a Final Theory, 1992), разбирая высказывание Эйнштейна о «боге Спинозы», отметил следующее: «Имеет ли для кого-то принципиальное значение, что мы используем слово «бог» вместо слов «порядок» или «гармония», — разве что мы делаем это во избежание обвинений в безбожии?» Довод Вайнберга, конечно, разумен, но в случае с Эйнштейном мы должны сделать скидку и на то, что он был продуктом своего времени, и на его поэтическое мироощущение, и на его космическое религиозное восприятие таких понятий, как порядок и гармония вселенной.
Так во что же, если разобраться, верил Эйнштейн? Пространный ответ можно найти в эссе Эйнштейна на темы религии и науки, приведенные в его «Идеях и мнениях» (Ideas and Opinions, 1954), «Автобиографических заметках» (Autobiographical Notes, 1949) и в ряде других работ. А как насчет более короткого ответа?
Летом 1945 г., незадолго до того, как были сброшены бомбы на Хиросиму и Нагасаки, Эйнштейн написал небольшое письмо, в котором сформулировал атеистические взгляды (письмо 1). Это был ответ лейтенанту Гаю Рейнеру, обратившемуся к Эйнштейну с берегов Тихого океана с просьбой прояснить, во что же верит ученый с мировым именем (письмо 2). Спустя четыре года Рейнер обращается к Эйнштейну за дальнейшими разъяснениями: «По Вашему письму получается, что для иезуитского священника атеистом будет любой, кто не принадлежит римско-католической церкви, а Вы на самом деле еврей-ортодокс, или деист, или кто угодно еще. Вы намеренно оставили пространство для такой интерпретации, или Вы все же атеист в словарном значении этого слова, т. е. 'тот, кто отрицает существование бога или высшей силы'»? Ответ Эйнштейна приведен в письме 3.
Если соединить ключевые положения первого и второго ответов Эйнштейна, то его позиция не