– Как же, сейчас… – проворчал один из приближенных короля, немолодой воин с седой головой и крепкими, как кувалды, кулаками. – Жди…
– Приходи к Скнотенгагаму со всем своим войском, король, иначе вскоре датчане будут уже у самых границ твоего королевства.
– Твой Бургред владеет многими землями, которые прежде принадлежали Этельвольфу, – проворчал было эрл Холена, но не стал продолжать.
Да, впрочем, его и так никто не слушал. Датчане! По всем столам, словно вихрь, пронеслось это слово, знаменующее собой конец спокойной жизни. Отнюдь не только северные разбойники угрожали Уэссексу – королевство воевало и с Корнуоллом, и с Валлией – но только имя этого народа повергало саксов в ужас, только оно символизировало собою истинную угрозу жизни и свободе.
Этельред встал. Помолчал, а потом принялся задавать гонцу вопросы. Много вопросов – где, когда, как, сколько. И по его лицу Эльфред быстро понял – будет война.
Глава 2
Принц вышел на террасу замка. Он давно снял красивую котту, покрытую жирными пятнами, и остался в одной рубашке – камизе. Конечно, весна была теплая, и днем солнце пригревало на совесть, но вот ночью потягивало холодком. Поверх рубашки, чтоб не замерзнуть, Эльфред накинул плащ.
Он постоял, глядя, как у костра препираются дозорные – чей черед тащиться на стену, на холод и темень, потом прошелся до дверей донжона.
Рядом с ними, опираясь на каменный парапет, стоял Этельред. Он обернулся лишь на миг, увидел брата и снова вернулся взглядом на бревенчатую стену замка.
– Не спишь? Что так?
– Не спится.
– Докучает рана? Ты смотри, может, позвать лекаря – пусть еще разок посмотрит, а? Может, железом прижечь?
– Ерунда, брат. Не докучает нисколько. И лекаря незачем тревожить. Если станет гнить, я сам прижгу.
– Когда станет гнить, будет уже поздно, – Этельред помолчал. – Послезавтра выступаем. Ты, я так понимаю, останешься?
– С чего бы вдруг?
– Ты же ранен. К тому же… Разве годится будущему пастырю проливать кровь?
– Фу… Брат, все священники с амвонов провозглашают, что война с северными язычниками – святая война.
– Полагаю, тебе стоит остаться здесь хотя бы затем, чтоб на время моего отсутствия взять власть в свои руки.
Эльфред подумал, покачал головой.
– Не стоит. Не должно быть двух королей.
– Ты же не королем будешь.
– Ты уверен? – принц покосился на брата. – А ты помнишь о коронации в Риме?
– Так это правда?
– Истинная.
– Да как ты можешь помнить? Тебе было тогда лет пять.
– Но не годик же. Все помню. Многие таны об этом помнят тоже. Ни к чему все это, брат. Да и вообще, не хочу я находиться где-то в безопасности, в то время как все мужчины королевства идут на датчан. Это как-то… не по-мужски.
– Странное рассуждение для книжника.
– А что – книжник не мужчина? Ты поменьше слушай королеву.
– При чем тут королева?
– Вульфтрит твердит, что мне пора в монастырь. А я пока не собираюсь. Я женат, молод, хочу повеселиться. И оставим это. Я вот не понимаю. Бургред не помогал тебе воевать с датчанами, когда они высадились на Вектисе[4]. Почему же ты должен помогать ему?
Этельред молчал, будто не слышал.
Они помолчали. Во дворе все стихло, и две одинаковые фигуры стражников у костра в скачущих бликах света напоминали статуи фурий, неподвижные, как камень. Лишь время от времени один из них шевелился, чтоб подбросить хвороста в костер. Король медленно пошел к лестнице, ведущей на стену, Эльфред следовал за ним. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и воин, стоящий на бревенчатой площадке, у верха лестницы, встрепенулся и склонился перед Этельредом.
– Взгляни, – негромко сказал король брату и обвел рукой темный горизонт. Небо еще и не начинало светлеть, но совершенной темноты ночью в этих краях не бывало, и без труда можно было разглядеть верхнюю кромку леса, огоньки дальней деревни, где тоже жгли костры, и полосу холмов вдали. – Это наша земля. Наше королевство. Здесь живут наши люди, которых мы должны защищать. Датчане – это страшная напасть, как саранча, даже хуже. Саранча сжирает урожай, а датчане – как огненный дождь, как… как…
– Всадники Апокалипсиса, – пробормотал Эльфред.
Король покосился на него. Поколебался – он явно плохо знал Апокалипсис, если вообще его знал – и, решив, что грамотному брату виднее, согласился.
