Мы с ним заплыли далеко. Ночь была ясная. Я лежал на спине и находил знакомые созвездия. Володя нырял вокруг меня, как дельфин, протрезвлялся.
Подплывая к берегу, я услышал голос Анаиды.
— Мы местные, — говорила она.
— Это не важно, — перебивал её громкий голос, — купаться ночью категорически запрещено. За нарушение — штраф.
— Всегда купались, — оправдывалась Анаида.
— Оштрафую — забудете, как купаться.
— Что?! — выбрался из воды Володя. — Я в газете работаю!
— В какой газете? А ну покажи документы!
— Сейчас…
Володя порылся в одежде и достал редакционное удостоверение.
— Вот, — гордо сказал он, впрочем, не выпуская документ из рук.
— А теперь одевайтесь и поедем в отделение. С ветерком прокачу.
— Как?! — задохнулся от гнева Володя. — Меня, корреспондента «Советской Абхазии»?!..
— А хоть главного редактора. Посмотрим, как утром запоёшь, когда протрезвеешь.
Я понял, что надо вмешаться.
— Слышь, начальник, — дёрнул я за рукав одного из дружинников, которые молча слушали перепалку милиционера с Володей, — коньячный спирт пьёшь?
— Сколько? — спросил тот, не поворачивая головы.
— Бутылка.
Дружинник подошёл к милиционеру и с трудом отвёл его в сторону. Они пошептались.
— Анаида, дай бутылку, — сказал я.
Та с готовностью сунула её мне в руки.
— Ладно, — сказал милиционер, подходя к нам, — скажи спасибо, корреспондент, что с тобой уважаемый отдыхающий. Ему можно, он не знал. А ты если в другой раз попадёшься — в КПЗ будешь ночевать.
Володя дёрнулся, но смолчал. Я протянул милиционеру бутылку.
— Ему отдай, — показал тот за спину. — В следующий раз на пятнадцать суток посажу.
Мне показалось, что он усмехается.
Мы пошли домой, и всё это время Володя ругался. Он грозился выгнать с работы не только милиционера с дружинниками, но и всех их родственников.
— Не только в Сухуми — в Очамчире их никто не возьмёт на работу! — гремел Володя.
— А в Гантиади? — спросил я.
— В Гантиади тоже, — подумав, сказал Володя.
Я удовлетворённо кивнул. В Гантиади я со своей девушкой купался каждую ночь, и не хотелось, чтобы какой-то изгнанный из Сухуми милиционер портил отдых тем, кто живёт сейчас в маленьких комнатках со скрипучими кроватями. К посёлку Гантиади я притерпелся. Более того, из Сухуми он уже не представлялся таким скучным и грязным. Наверное, на побережье есть гораздо хуже посёлки, и пусть люди, отдыхающие в нём, чувствуют себя спокойно.
— Хорошо — отпустил, — сказала Анаида. — Я ночью не купаюсь.
— Ты плавать не умеешь! — крикнул Володя и пнул ногой стену дома, мимо которого мы проходили.
— Не знаешь, как там Саня? — вспомнил я о нашем однокурснике из Дагомыса.
— Недавно приезжал, — сказал Володя, с трудом загоняя внутрь клокотавшую в нём ярость. — Подрались в кафе.
— Да ну?! — удивился я, хотя ничего удивительного в том, что Саня подрался, не было. — Сильно побили?
— Не очень, Сане только нос расквасили, — по голосу Володи я понял, что к нему вернулось хорошее расположение духа.
— А у тебя ухо распухло, — сказала из темноты Анаида.
Вообще-то из нас троих в драке кое-что понимал один я, всё-таки кандидат в мастера спорта по вольной борьбе. Но за время своих занятий спортом я, вероятно, столько наполучал плюх, тычков и затрещин, что в драку почти никогда не лез, оставляя это удовольствие Сане с Володей. И вот, пожалуйста, у одного нос, у второго ухо.
— Прошло? — спросил я.
— Три дня примочки держал, — сказала Анаида.
— У Сани нос слабый, — до Володи наконец дошло, что для настоящего горца женщина — пустое место. — Ни разу не было, чтобы кровь не текла.
— Зато быстро проходит, — припомнил я.
— Да, назавтра домой уехал, — согласился Володя. — Слушай, удостоверение «Советской Абхазии» для них не указ… Завтра редактор позвонит начальнику милиции и…
Володя засунул руку в карман брюк и остановился. Даже в темноте я увидел, что он побледнел.
— Анаида, удостоверение у тебя? — спросил он.
— Ты в руках держал, — выплыла из темноты Анаида. — Потерял?
— К-как, как я мог его потерять?! — Голос у Володи сел. — Где?!
— На пляже, — сказала Анаида. — Всем показывал.
— Пошли искать, — снова вмешался я. — Хорошо, ночь лунная.
Мы вернулись на пляж. При лунном свете не то что камень — сучок казался удостоверением.
— Вот здесь мы стояли… — Володя вертелся на четвереньках, как собака, ловящая себя за хвост.
Я присел на корточки.
— За утерянное удостоверение выгнать могут, — дрожащим голосом сказал Володя. — Даже папик не поможет.
Анаида молча постояла над нами — и ушла в сторону.
«Не хочет искать, — подумал я. — Интересно, кто на ком женился — он на ней или она на нём?»
— Что я редактору скажу? — причитал Володя. — Купался ночью на пляже и потерял?
— Можешь сказать — украли, — сказал я. — А ты точно его в карман положил? Может, у них осталось?
— В задний карман положил! — хлопнул себя по заду Володя и всхлипнул. — Папик меня в газету год устраивал…
Да, Володю и в Минский университет устраивали. Главбух университета был из Сухуми. Через год его арестовали за взятки и посадили на семь лет. Володя проходил по делу свидетелем, балансируя на зыбкой грани между свидетелем и обвиняемым. Но главбух оказался настоящим мужчиной. В лагере он тоже был главбухом, хорошие специалисты всюду нужны, но из-за того, что специалист он был выдающийся, отсидеть ему пришлось от звонка до звонка. «Мы бы и рады отпустить тебя досрочно, — якобы сказали ему, — но второго такого главбуха ещё не посадили».
В данной ситуации Володя медленно, но верно превращался в обвиняемого. Мне было его искренне жаль, потому что парень он всё-таки хороший.
Анаида вновь появилась, подобно призраку, и протянула что-то Володе:
— На.
— Уд… — пискнул Володя и поперхнулся. — Где взяла?!
— Там, под насыпью, — махнула рукой Анаида. — Когда лезли на неё, выпало.
Я, как и Володя, не верил, что это наше удостоверение. Мы его тщательно осмотрели, обнюхали.
— Оно, родимое!
С пляжа мы побежали рысцой, и дома Володя сразу же полез на антресоли за новой бутылкой коньячного спирта, настоянного на грецком орехе.
— Хороший спирт, — сказал я. — Где его твой папик берёт?
— Это мой папик даёт, — повернулась ко мне вполоборота Анаида. — Директору «гастронома» не
