было всего лишь пиво, Анжела побросала в корзинку также крабовое мясо, орехи, шампунь, тампоны, лимбургский флай и как апофеоз — десять глазированных сырков. Кассирша ошеломила цифрой — 1800 рублей.
Задыхаясь от стыда, Анжела раскрыла кошелек, где, она знала, лежит жалкая, будто тронутая лиловыми цветами гангрены пятисотка.
Протянула кассирше карточку. Денег там не было, это Анжела тоже знала, и рассчитывала изобразить вялое удивление, поныть и ретироваться к дворовому ларьку, где в витрине демонстрировалось запыленное «Жигулевское».
— Распишитесь, — равнодушно сказала кассирша.
— А… там есть деньги? — громко удивилась Анжела.
Кассирша с сомнением глянула на нее.
— И немало, — процедила она сквозь зубы.
Вырвавшись из супермаркета, Анжела добежала до первого попавшегося банкомата и пихнула карточку в призывно мигающее отверстие.
Отец возобновил кредит.
12
Алексей Бурков вместе с женой допивали вторую бутылку водки. Жена постаралась. Что-то сделала с мордой, накрасила глаза — они выглядели, пожалуй, даже красиво, если б не сверкала то и дело потаенная злобная искорка в самой густоте зрачка.
Он подхватил вилкой обесцвеченный водкой, потерявший вкус соленый опенок.
Жизнь в иные моменты похожа на путешествие на поезде, во время которого друзья и любимые неожиданно сходят, оставляя нас продолжать свой путь в неумолимо растущем одиночестве.
Известная метафора графоманов, но она так же верна, как тот факт, что бутылочные осколки блестят в темноте.
Таня не стала отпираться, и это было хуже всего.
Она просто стояла, опустив руки по краям своего искусственного тела. Не плакала.
Бурков яростно скакал козлом, кричал, разбрасывал веером фотографии здоровенного бровастого мужика, изрисованного красным хирургическим фломастером.
— Почему ты не сказала? — неистовствовал Бурков.
— Как ты себе это представляешь? — трезво ответила Таня.
Первый раз жена позвонила прошлым вечером. Ее голос дрожал и, словно заправленный в мембрану бензин, переливался всеми соцветиями низменного удовольствия. Голос необыкновенно, с какой-то сатанинской ясностью давал представление о ней всей, целиком. Онемев у трубки, Бурков будто бы видел свою ведьму — с разбросанными волосами, с сигаретой в зубах, она похлопывала себя по бедру и сарднонически хохотала.
Это было прозрением ада — он бросил трубку.
Сначала все показалось лишь мерзким фокусом, и лишь активность, проявленная женой, заставила Буркова поверить.
Никогда не знавшая компьютера, она подрялила какую-то сволочь, и сволочь заботливо отсканировала не только Танины фотографии, но и копию истории болезни и все это прислала на почтовый ящик Буркова. Все время звонили какие-то люди, которые, как выяснилось, давно все знали и тайком над Бурковым посмеивались.
Он бросился к Тане. Из машины набрал жену. К его изумлению, собственный голос звучал виновато и как-то каллаборационистски.
— Оля? А это я. — сказал Бурков, когда она сняла трубку.
— О, привет! — ответила жена.
«Это все — кошмарный бред! Почему она так разговаривает, мы разве не разводимся?..» — в отчаянии подумал Бурков.
Он постарался сосредоточиться.
— Откуда это информация?
— Это от Даши, — невозмутимо сказала жена, — у нее сейчас парень, отличный, кстати, парень, очень хороший, медик, и он привел своего друга, и этот друг, он…
— Понятно, — перебил Бурков, — Даша, прошу прощения, это такая тупая колдобина на тонких ножках, которая курит с десяти лет, колется, пьет и заодно угощает нашу Анжелочку?
— Свинья! — Ольга Юрьевна отсоединилась.
Бурков почувствовал, как в нем расправляет дремавшие крылья ярость. Позвонил дочке. Она тоже не пожелала долго его слушать.
Потом была сцена у Тани.
— Это позор! Позор! — орал Бурков, раскрывая ящики шкафов и комодов, бессистемно вырывая оттуда, как ему казалось, свои вещи.
— Прости меня, пожалуйста, — потерянно твердила Таня.
Или не Таня. Черт знает что стояло перед писателем Бурковым.
— Приятно было познакомиться! — взвизгнул он от входной двери, уволакивая пакеты с пожитками. — Как ваше имя, сэр? — Бурков отчего-то вообразил себя героем пошлой английской комедии, в которой все относятся ко всему предельно легко.
— Алексей, — прошептала Таня.
— Значит, тезки! Ох-ха-ха! — хохоча он сбежал по лестнице и рванулся к машине.
Куда? Рука сжала ключ зажигания и бессильно потухла. Домой? К Ольге?
«Ну, она-то, хоть сука, но точно баба!» — подумал Бурков.
Ольга Юрьевна не стала убирать посуду после ужина, предоставив эту честь домработнице.
С пьяной грацией проплыла в ванную, обернулась на Буркова.
— Где будешь… — помедлила: — отдыхать?
— Где всегда, — испуганно ответил он, — на своем месте.
— Надумаешь, заглядывай, — Ольга Юрьевна гадко усмехнулась, — попрыгунчик.
К своему ужасу писатель Бурков переспал с женой. И не один раз. Они даже, как в студенческие годы, бегали курить на кухню. А когда осталась всего одна сигарета, с нежным спокойствием передавали ее друг другу и выпускали дым в темноту.
Под утро Бурков, наконец, забылся.
Ольга Юрьевна прокралась к мобильному и отправила дочери сообщение:
СКАЖИ ПЕСАТЕЛЮ ЧТО ПУСТЬ ПОКА ПОВРЕМИНИТ
от: Мама 26/08/06
13
Было слишком жарко, чтобы сидеть в кафе. Они встретились у Киевского вокзала и медленно пошли к набережной. В широком нагрудном кармане Анжелиного сарафана побрякивали в тон шагу ключи от Дашиной квартиры. Около гостиницы «Украина» Кульберг взял ее за руку. Осторожно. Она ответила жадным пожатием и сразу отняла ладонь. Несколько минут они стояли у заржавленного, местами обломанного парапета и смотрели в воду Москвы-реки. Изредка показывались рыбы. Анжела показывала на них, радостно взвизгивая, и Кульберг, улыбаясь, тоже различал маленькие тушки среди водорослей и вздыбленных кусков арматуры.
