теперь, я думаю, ты превосходно сделал бы, приняв предложение мистера Милдмея провести несколько дней в Норвиче.
Франк широко раскрытыми глазами смотрел на нее.
— Я-то! Теперь!
— Да, дорогой, теперь, сразу же.
— Именно теперь!
Мод взглянула на него тем невинным и чистосердечным взглядом, которым смотрит женщина тогда, когда имеет намерение обмануть.
— Ну да, на следующей неделе. Ты встряхнулся бы и набрался бы сил, тебе это так необходимо. А этого я жду через две недели, не раньше.
— Набраться сил мне? Да при чем тут я! Нет, дорогая, об этом не может быть и речи.
— Но ведь ты мог бы получить отпуск?
— О да, вполне свободно.
— Ну, поезжай тогда, Франк.
— Оставить тебя одну в такое время!
— Да нет же, ведь ты вернешься к тому времени.
— А вдруг это случится сразу, скорее, чем ты ждешь? Нет, Мод, я никогда бы не простил себе этого. Это невозможно.
— Но ведь ради меня…
— Довольно, Мод. Оставь это.
Иногда Франк бывал очень упрям, и Мод поняла, что теперь его будет трудно уговорить. Она была в одно и то же время и обрадована и разочарована, но более обрадована, чем разочарована и потому подошла и поцеловала мужа.
— Какой ты упрямый мальчик! Наверняка знать, конечно, нельзя.
Мод уступила, но это могло значить только то, что она бесповоротно решила настоять на своем. Она попробовала здесь, попробовала там, сначала через одного приятеля, затем при помощи матери. Но Франк оставался непоколебим. Над страданиями, что ее ожидали, Мод ни минуты не задумывалась, но мысль, что ее Франк будет мучиться, была для нее нестерпима. Она ставила себя на его место и ясно видела, чего это будет ему стоить, если он в это время останется дома. Разными хитростями она пробовала удалить его, но Франк не поддавался. И вдруг она заметила, что было уже слишком поздно.
Наступило утро, когда она вполне убедилась в этом. Франк, забежавший к ней прежде чем отправиться в город, сидел и ни о чем не догадывался.
— Ты ничего не ела, дорогая.
— Не хочется, Франк.
— Может быть, когда ты встанешь…
— Видишь ли, милый, я предпочла бы остаться в постели.
— Разве тебе…
— Да нет же! Я просто хочу возможно больше пользоваться покоем до следующей недели, когда мне понадобятся все мои силы.
— Родная моя, я десять лет своей жизни с удовольствием отдал бы за то, чтобы только благополучно прошла будущая неделя.
— Глупый человек! Но все-таки я думаю, будет лучше, если я останусь в постели.
— Ну, конечно.
— У меня немного болит голова.
— Не лучше ли все-таки посоветоваться с доктором Джорданом, может быть, он найдет нужным прописать что-нибудь.
— Ты думаешь? Тогда заверни к нему по дороге и попроси навестить меня.
Но дело было гораздо серьезнее простой головной боли. Когда вечером Франк вернулся домой, на столе в передней он увидел записку Мод.
«Дорогой мальчик, — писала она в самом чистосердечном тоне, — голова у меня все еще болит, и доктор Джордан нашел необходимым, чтобы меня никто не беспокоил. Конечно, я сейчас же пошлю за тобой, как только мне хоть немного будет лучше, но до тех пор мне следует оставаться одной.»
Было так необычно не слышать, возвратясь домой, знакомого шелеста платья, раздававшегося всегда, едва только Франк успевал открыть дверь. Передняя и столовая казались такими неуютными, когда в них не мелькало приветливое личико Мод. Франк, как потерянный, бесцельно бродил на цыпочках по комнатам и, подойдя к окну, увидел, что сосед Гаррисон, с плетеной корзиной в руках, вошел в калитку и идет к дому. Франк отворил ему дверь.
— Не шумите, Гаррисон, — сказал он, — моей жене плохо.
Гаррисон тихо свистнул.
— Уже?..
— Нет, нет, не это. Только ее нельзя беспокоить, у нее головная боль. Этого мы ждем на следующей неделе. Заходите сюда, давайте покурим. Очень любезно, что вы принесли эти цветочные луковицы.
— Я сейчас еще принесу.
— Погодите минутку, успеется. Садитесь и закуривайте трубку. Опять там кто-то ходит наверху. Это, должно быть, эта тяжеловесная Джемима. Еще разбудит Мод, чего доброго. В такое время головная боль должна быть вдвое мучительна.
— Да, у моей жены было то же самое. Нет, благодарю вас, я дома только что напился чаю. У вас усталый вид, Кросс. Не волнуйтесь так.
— Я не могу отделаться от мысли о том, что будет на следующей неделе. Ну что я могу сделать, если случится что-нибудь неладное? Я до сих пор и понятия не имею, до чего может изнервничаться человек. А она — святая женщина, Гаррисон, настоящая святая. Вы представить себе не можете, что она придумала.
— Что такое?
— Она знала, что мне будет стоить сидеть здесь и сознавать, что я бессилен помочь ей, пока она там будет мучиться. И вот она попробовала обмануть меня, — сказала, что это произойдет не через несколько дней, а не раньше, как через две недели, и предложила мне пока что уехать погулять дней на пять или шесть. Это был ее план, и она так ловко уговаривала меня, что я чуть было не попался. Ну, подумайте только, как она заботится обо мне и совершенно при этом забывает себя. Ради меня она готова была в такую минуту остаться одна, без всякой поддержки. Она все время старалась спровадить меня в Норвич.
— Она считает вас, должно быть, очень простодушным человеком.
— Да, это была отчаянная попытка обмануть меня. Неужели она хоть на минуту могла подумать, что я инстинктивно не угадаю, когда я ей буду нужен. Но все-таки, кто другой на ее месте поступил бы так? Вы меня извините, Гаррисон, что я вам болтаю обо всем этом.
— Дорогой мой, вам именно это и нужно. Вы слишком разнервничались, ведь так и здоровье свое пошатнуть можно. В сущности, все это не так серьезно, как вы думаете. Вы преувеличиваете опасность.
— Вы находите?
— Моя жена уже два раза испытала это. В одно прекрасное утро вы по обыкновению уйдете в город, а когда вернетесь, то все уже будет кончено.
— Ну уж нет. Как только моей жене будет худо, я никуда не уйду из дома. Что бы она ни говорила, я знаю, что это придаст ей силы и мужества, если она будет знать, что я здесь. Я уже предупредил в конторе.
— Вы можете не знать, что оно приближается.
— Нет, я уже позабочусь об этом. Итак, вы думаете, что все это не так страшно, Гаррисон?
— Конечно, нет. Это скоро проходит.
— Скоро! А что вы называете скорым?
— Джордан провел там шесть часов в первый раз.
— Господи Боже! Шесть часов! — Франк вытер выступивший на лбу пот. — Они, вероятно, показались
