Люди. Тесно. Тесно. Толкотня. Туалет. Ступеньки. Люди. Кинотеатр. Переход. Нет. Ее нет. Наверное, с другой стороны. Стоит. Слушает. Грязная. Наркоманка.
Спой. Что? Ну, ты мне пела. Я не помню. Я тебе сто рублей дал. Я вас не помню. Час назад. А денежку дайте. Бумажник. Купюра. Тишина. Пот. Платка нет. Жарко. Душно. Кашляет. Тишина. Только он. Музыка. Музыка. И больше ничего. Слезы. Слезы. Слезы. Тишина. Ее рука. Пошли со мной. Куда? Здесь рядом. Споешь. А вы заплатите? Сколько? Сто рублей. Бумажник. На. Только недолго. Быстрее. Быстрее. Ступеньки. Люди. Солнце. Духота. Ступеньки вниз. Переход. Ее потная рука. Телефон. Зуммер. До Герцена лучше по бульвару. Алле, Зеля. Я заканчиваю. Ты мне нужен. Брось все. Голос в трубке поет. Рядом тоже. Приглушенный голос. Следите за дыханием. Зеля, будь на месте, я иду. Отбой. Куда мы идем? Рядом. В консерваторию. Зачем? Хочу тебя показать. Увидишь. Почти бежит. Дорога вращается медленно. Очень медленно. Пот. Платка нет. Люди. Шум. Неужели это и есть абсолютная мелодия. Конец музыки. Да нет. Просто гениальная. Кто автор? Откуда ты знаешь эту мелодию? Не помню. Может, мама пела. А где мама? С Семеном где-то. А где живешь? Да так. Я не могу так быстро. Медленнее. Невозможно. Перекресток. Светофор. Люди. Теперь вниз. Легче. Зеля сдохнет. Профессор. Теоретик. Может, это и есть первая мелодия, из которой вся музыка. Потом забыли. Отсюда классика. Как напоминание. Может, Ева пела ее Адаму. И была только одна мелодия. Один рай. Один Бог. Один человек. Один мир. Зеля. Сволочь, не дождался. Идет с телками. Клеит. Удивленные глаза. Я же сказал, иду. Я закончил, тебя нет. Студенты с инструментами. Чайковский. Идем в аудиторию. Зачем? Идем. В чем дело? Ты должен послушать. Сейчас. Сейчас. Ты нездоров. Девочки, извините. Хорошо, идем к скамейке. Люди вокруг. Здрасьте. Здрасьте. Пой. Что? Ну, ту песню. А заплатите. Бумажник. Купюра. Рука. Зеля улыбается. Ему хорошо. Ты хочешь, чтобы я слушал прямо здесь. Да. Ну-ну. Пой. Зеля насторожен. Сначала. Зеля, сядь рядом. Ты стань напротив. Тишина. Студенты. Шум. Музыка. Тишина. Что за тема. Не знаю. Ладно. Раздвиньтесь. Пой еще раз. Нет. Идем в класс. Оставь ты ее. Зеля. Хорошо, хорошо. Пой еще раз. Раздвиньтесь. Тихо. Пой. Не хочу. Ты знаешь кто мы? Нет. Вот он профессор. Да оставь ты, Зеля. Ей это по барабану. Ладно. Ладно. Пой. Не буду. Почему? Надоело. Мы заплатим. Сколько? А сколько хочешь. Триста рублей. О, Тартаковский, иди, сядь. Я пойду. Куда пойду? Дам я тебе твои двести рублей. Триста. Зеля, оставь ее. Пусть Сема ее послушает. Тартаковский, сядь. Зеля, не кричи. Я спешу. Да сядь ты. Лейтенант Куницын. Что случилось? Все нормально. А почему такая толпа? Лейтенант, оставьте нас в покое. Пой. Тихо все. Давай. Реостат шума двигается к минусу. Реостат музыки к плюсу. Из хаоса возникает гармония. Лица искривляются. Глаза краснеют. Слезы. Слезы. Циник Зеля плачет. Сема ушел в себя. Все покрыто мелодией. Зеля обнимает девочку. Целует. Она сопротивляется. Ну, как, Сема? Гениально. Что это? Она не знает. Вопросы, ответы. Вопросы. Вопросы. Кто слышал ее раньше? Студенты молчат. Похоже. Напоминает. Кажется. Где-то. Болтовня. Болтовня. Пусть споет. Ты услышишь. Это место. Точно. Где она? Ушла. Куда? Зеля, успокойся. Сема за мной. Валентин Николаевич! Потом! Потом! Куда она пошла? Кто видел? К Никитским.
Довольно внушительная масса людей двигалась вверх по Герцена. Обтекая препятствия. Впереди доцент Зелинский тащил за локоть преподавателя Тартаковского. Они догнали эту несчастную девочку где- то возле здания ТАСС. Толпа слегка затруднила движение транспорта. Вмешалась милиция. Девочка сопротивлялась. Но за сто долларов (у Зели не было рублей) согласилась перейти в сквер за Герцена и спеть еще раз. Толпа обступила островок вокруг скамейки. Девочку поставили на нее. И она пела снова и снова. Люди стояли молча и плакали. Это напоминало массовый психоз. Стоявший рядом с Зелинским юноша достал скрипку и осторожно водил по струнам смычком. Тартаковский рассеянно уставился на бедного музыканта, а Зеля выхватил скрипку у бедного музыканта за гриф и грохнул ее о тротуар. Кстати, инструмент был дорогой. Последовала какая-то цепная реакция, и стали раздаваться последовательные звуки ударов различных музыкальных инструментов об асфальт. Люди проталкивались и бросали к разбитой скрипке искореженные или расколотые инструменты и футляры. Образовалась внушительных размеров груда. Кто поджег? Это уже не столь важно. Но костер получился неслабый. Показалось, что мгновенно завыли пожарные сирены, но движение у Никитских ворот было парализовано, и потушить этот огнище было нереально. Тем более что инструменты, уже просто в чехлах, продолжали лететь в огонь.
Люди в какой-то молчаливой экзальтации швыряли заласканные и замученные ими инструменты в костер. Обнимались, целовались и плакали, плакали, плакали.
Милиции было довольно много, но, не понимая что происходит, она и не знала что предпринять и, казалось, помогала непонятно кому.
Деревья жаль. Они обгорели сильно.
В очередной раз, потеряв эту измученную певицу, толпа двинулась как будто произвольно вверх по бульвару в сторону Пушкинской площади. Казалось, большинство не осознавало происходящего.
Хорошо не было ветра. Костер довольно аккуратно догорал. И пепел не сильно разлетался.
На скамейке рядом с этим пепелищем сидели измученный Зелинский и грустный Тартаковский. Они молчали. Чуть позднее подошел профессор Нечаев, который все это устроил. Тоже присел рядом, причем на самый край скамейки. Довольно неудобно. Закинул ногу на ногу и спросил:
– Ну, как?
Он выглядел тоже несильно счастливым. Затем сказал:
– Я не могу вспомнить эту мелодию. Зеля, ты помнишь?
Зеля только вяло ухмыльнулся.
– А ты, Семен?
Тартаковский лишь покачал головой.
Жизнь консерватории наладилась не сразу. Но людям свойственно приходить в себя, то есть воспринимать действительность привычно, даже после сильной диареи. Нечаев приходил не раз в переход, где он нашел девочку. Естественно, он ее не нашел, и найти не мог, так как ничего не знал о ней. Расспрашивал, конечно, завсегдатаев, но безрезультатно.
Очевидцы из числа студентов и преподавателей почему-то не обменивались впечатлениями о происшедшем. Более того, стыдились вступать в контакт с участниками или свидетелями этого массового помешательства.
И что удивительнее всего. Пресса об этом невероятном событии не писала.
Ситуация № 11. Трое (подслушанный разговор)
– Ты хочешь летать.
– Да.
– Боишься?
– Да, то есть, нет.
– Поясни.
– Если сам, нет. На кого-то боюсь полагаться.
– А почему не прыгнешь с крыши?
– Это не полет. Это падение.
– Но ведь будешь какое-то время лететь?
– Страшно.
– Страшно лететь или страшно упасть?
– Страшно разбиться.
– А вдруг полетишь?
– А если нет?
– А как же ты хочешь летать?
– Как ты.
– А как начнешь?
– Научи.
– Я не умею.
– Ну ты же летаешь!?
– Научить не могу.
– Объясни.
– Ты любишь?
– Да.
– Научи.
