гребут моряки. Весла не шлепали, не плескали. Соймочка рванулась, устремилась ходко вперед.
Вышли за маяк. Никита Денисович бросил весла, закурил.
Надеялся, Юна разговорится, спросит, кто он. Где жил? Что делал? И он расскажет, что тоже родился и вырос у моря, здесь вот, в этом городе. Что в юности жизнь сложилась тяжело. Был швартовщиком в порту, угольщиком, работал на плавучем кране, счищал в доках с кораблей ракушки, чинил старые паруса и канаты. Не легко далось исполнение мечты: получить образование и сделаться художником.
Юна молчала, свесилась через борт лодки, смотрела в глубину моря, где в толще воды потухало солнце.
Никита Денисович докурил папиросу. Пора возвращаться.
Обратную дорогу к берегу Юна тоже молчала. Сдали сой-мочку.
В порту у разносчика Никита Денисович купил слоистые караимские пирожки. Протянул Юне. Она взяла. Надкусив пирожок, сказала:
— А вы хорошо гребете.
— Ты тоже неплохо. Окрепнут руки — и еще лучше грести будешь.
После прогулки и караимских пирожков Юна перестала быть сдержанной. Предложила пойти в приморский парк, где была устроена лотерея.
В кассе взяли два лотерейных билета, но ничего не выиграли. Потом еще два — тоже не выиграли.
Никита Денисович захотел взять дюжину билетов, но Юна сказала — не нужно, лучше попытать счастья в тире. За удачные выстрелы дают призы. Стреляли из духовых ружей. Очень хотелось достреляться до чего-нибудь существенного, например банки с вареньем, — но не посчастливилось.
Когда настрелялись вволю, сели отдыхать у фонтана. Но долго не просидели. Юне захотелось сразиться с мальчишками в кегли.
Мальчишки попались на редкость принципиальные и горластые. Юна ссорилась с ними каждую минуту. Примириться с мальчишками удалось лишь после того, как они выпили за счет Никиты Денисовича девять стаканов газированной воды с вишневым сиропом.
В довершение скитаний по парку Юна и Никита Денисович забрели в «комнату смеха», где висели кривые зеркала.
Юну и Никиту Денисовича то вытягивало, то сплющивало. Никита Денисович набросал в альбоме такую вытянутую и сплющенную Юну.
Она поглядела и сказала:
— Похоже.
Когда уходили из парка, натолкнулись на рыбака в резиновых сапогах и в брезентовой куртке нараспашку.
Он вгляделся в Никиту Денисовича и вдруг воскликнул басом:
— Акулий Нос! Никита, ты?!
Никита Денисович тоже вгляделся в рыбака, а потом тоже воскликнул:
— Архип! Соленые Уши! — и громко хлопнул рыбака по плечу.
Рыбак тоже громко хлопнул Никиту Денисовича по плечу:
— Лет двенадцать не видались, а? Да нет, какое там — двенадцать! — И он, нахмурив жесткие, припеченные солнцем брови, начал загибать пальцы, считать. — Все пятнадцать, а? Каково! Три пятилетки! Но ты, хотя и постарел, еще кряжевик.
— Да и в тебе, — сказал Никита Денисович, — сила не откипела. Как есть — воевода.
— Не-ет! Не говори. Суставы мучают, в груди осколок гранаты торчит. Но не обо мне речь. Видел я твои книжки. Здорово море рисуешь.
— Стараюсь.
— Вот что: пошли ко мне! И не пытайся отказываться, махать руками — завтра, послезавтра, то да се.
— А я и не пытаюсь. Только вот спутница моя как? Пойдем, Юна?
— Пойдемте, — согласилась Юна. Ее заинтересовала встреча друзей, которые называли друг друга «Акулий Нос» и «Соленые Уши». Получалось, что художник был не просто художник.
Никита Денисович начал было объяснять Архипу, кто такая Юна.
— Да знаю. Олина дочка. Нынешним летом заплыла черт те куда, к дельфинам, и тонуть вздумала. Наши артельные спасли. Было такое? — обратился рыбак к Юне.
— Было.
— То-то, «было». Пороть некому. Не дуй губы-то! Я по-свойски говорю. Ну, братцы, потопали. Тут рядом. Помнишь, Никита?
— Еще бы!
Пришли во двор, огороженный пористым желтым камнем. На брусках сушилась лодка. Под ветви деревьев, отяжелевших от яблок, были подставлены весла. Загон для кур был обтянут куском рыбачьей сети.
Устроились на веранде, у кадок с вееролистными пальмами.
Архип скинул брезентовую куртку и остался в тонком бумажном свитере с подвернутыми рукавами. Руки плотные, мускулистые. Принес огромную сковородку с жареной чуларкой, лобаньей икрой и жбан с коржачным домашним пивом.
— Сам пиво варишь? — спросил Никита Денисович, тоже снимая свой парусиновый пиджак.
— Сам. У меня так: коли выйдет — будет пиво, а не выйдет — будет квас.
Друзья разговаривали, время от времени наполняя из жбана большие глиняные кружки — братины. Юна занялась журналами «Крокодил», которые ей дал Архип. До нее долетали обрывки разговора.
— Хватит по свету мыкаться. Поселился бы здесь, на родине.
— Может, и поселюсь, — как-то задумчиво отвечал Никита Денисович.
— И рисуй море натуральное зимой и летом. А то, хочешь, определяйся в моряки — будем, как в старину, вместе плавать. Это не помешает рисованию?
— Конечно, не помешает.
— Я от ребят слышал — у тебя контузия была?
— Да, была.
— Ну, а как теперь?
— Ничего. Отлежался.
— Знаешь, братва помнит тебя. А грузовой «Артанакс» не забыл?
— Как же! Я на нем кочегаром плавал.
— Коптит, старина, гребет еще. Да, про Степку Крюкова слышал?
— Нет… А что?
— Погиб. Гитлеровцы расстреляли. И Гусейн погиб. Торпедным катером командовал. На мине подорвался.
Друзья помолчали, закурили. Потом опять начали вспоминать названия кораблей, шаланд, баркасов, фамилии капитанов, штурманов, грузчиков.
Когда Никита Денисович и Юна ушли от Архипа, уже смеркалось. Архип подарил Юне засушенную морскую звезду «солнце» и плавник морской собаки катрана.
— Ну вот, Юна, — сказал Никита Денисович. — Иди домой. Пора отдыхать, уроки делать, а я побреду в гостиницу. Нагулялись сегодня досыта. Как, а?
— Да, — не сразу ответила Юна и вдруг взяла Никиту Денисовича за руку, посмотрела в лицо. — Пойдемте к нам. Я вам на аккордеоне поиграю. Вы любите аккордеон?
— Люблю.
— И я тоже. Пойдемте!
Никита Денисович помедлил, потом сказал:.
— Хорошо, пойдем.
Вечером, когда вернулась с работы Ольга Павловна, она увидела: в палисаднике на чугунной скамейке у красных каштанов сидели Юна и Никита Денисович.
