занимается, чем работой. Я понимаю, надоело, я всех понимаю… Давно, кстати, они уединились там?
— Валюшу не тронь, — Лилит и я испытывали к нему особую нежность, — Валюша друг нам.
— Падррруга, — пискнула я.
— Они подруги, они вчера воон там у зеркала латину отжигали с Марусей. Маруся в красных носках до колена, Валюша с голым торсом. Отдалась бы обоим.
— Ну вот, видите? Кто-то еще премию за трудоголизм хочет… Работники…
— Для поддержания формы! — взвыла я. — Кому нужна девка с пролежнями и отсиженными ногами?[5]. А так мы пофоткались потом еще потные и румяные, гибкие и разогретые…
— Чего-то не вижу я тех фоток, — Бурая полезла в галерею, а я между делом уничтожила взглядом Лилит. Паша Морозова.
Таня-Три-Икса читала Зюскинда, карманное издание, разумеется.
— да… с личной гигиеной в старой Франции были трудности, — она приласкала нас всех взглядом кротким и умиротворяющим…
— Лиля, как вы тут с Текки йогами-хуегами занимались на рабочей кровати, так я молчу как партизан… — зашипела я.
Никогда она так не прыгала дверь открывать на звонок. Вообще, открывать дверь не любил никто: в теплой студии мы сидели полуголые, а дверь открывалась не на лестницу, а прямо на улицу, причем в проходной двор. Зимы были у нас холодные и недружелюбные, а проходящие мимо люди заглядывались на наши драные колготки и кружевное белье. В лучшем случае.
Лилит отступала назад медленно, сначала в прихожую, потом в зал с зеркалом во всю стену, затем, задевая попой узлы занавесок, шагнула на нашу сонную сумрачную территорию.
— Проходите, Тимур, — громко сказала она в коридор.
Молча, агрессивно и мистически бесшумно, словно танцуя давно разученный и отрепетированный танец, мы подскочили на кроватях, распустили пару узлов, раздвинули сдвинутые кресла, спрятали пепельницы, пакет и «Беломор» под диван, распихали кружки с колой по ящикам.
— Тимур у нас тут мемберы, я сейчас девушкам камеру дострою и выйду к тебе, — Бурая знала, что приват неприкосновенен[6]. Даже эти бритоголовые хмыри не посмеют отогнуть краешек шторы и глянуть, что там делает модель. Для них это было уже каким-то критерием зрелости: «Что я бабы голой не видел, что ли? Работа есть работа».
Сколько раз нас спасал этот неписаный этикет — уже вспомнить сложно. Но сейчас большого нашего бандитского босса никто не ждал и в студии парил очень узнаваемый и понятный всем без исключения дымок.
— Тряпки жжем, смеемся, — выдавила Бурая и злобно крутанула набрякшими воспаленными белками. Затем громко добавила: — Вы, Тимур, на кухню проходите, мы сейчас.
На кухню вошли только мы с Бурой — у Лилит с Таней в срочном порядке пошел приват «и вообще». Тимур сидел, уперев два локтя домиком в стол, сцепив пальцы на уровне лица. Я отметила:
1. Пальцы у этого двухметрового полноватого детины на удивление тонкие и изящные.
2. Поза, которую он выбрал для размещения своей габаритной массы, очень не шла человеку настолько концентрированного бандитского вида. Так устраивается скорее преподаватель на лекции или следователь с, как минимум, высшим образованием, такую позу выбрал бы актер, сосредотачиваясь перед выходом на сцену.
— … нужно игрушек купить, штуки три хотя бы, стекло в солярии поменять, тряпки-швабры-пакеты для мусора, об этом я не говорю вообще! Здесь можно делать нормальные бабки, нужно только в порядок все привести. Я тут притащила вагон своих шмоток, пусть в них работают, мне не жалко, лишь бы шли деньги. Полотенца нужны, тут рядом прачечная, хорошо бы наладить с ней работу. А то кто будет стирать постельное белье? Ты будешь? Я буду? Она будет? — Бурая страстно продолжала склонять глагол будущего времени. «Они будут? Он будет?» — подумала я, допивая гадкий зеленый чай с жасмином.
Сейчас он спросит одним только словом. Сейчас одно только слово он скажет, ну когда же он скажет это одно слово? Это было бы так в духе ситуации.
— Сколько?
Е, бэйба. Я слушала, замерев с чашкой в руке.
— Долларов сто, — потупилась Бурая.
— А теперь слушайте меня внимательно, — сказал Тимур, доставая деньги. — У меня тоже есть ряд предложений к вам. — У меня похолодело за ушами. — Во-первых, я хочу, чтобы ты выкинула со студии Настю. Во-вторых, я думаю, что на студии должны находиться только те, кто в данный момент работает, плюс администратор. Это не гостиница, это не ночной клуб, это не публичный дом. Или, может быть, вы думаете, что это научно исследовательский институт, поощряемый государством? Я еще раз говорю, малейшая жалоба от соседей в милицию может стать для нас всех очень большим геморроем. — Он огляделся и посопел. — Только те, у кого в этот вечер или в ночь смена. Я не вижу графика на стене? У вас нет распорядка?
— У нас график в Exel, в компьютере. Я просто звоню девчонкам и напоминаю. — Бурая знала, что Тимур не силен в информационных технологиях.
— Хорошо. Могу я посмотреть комнаты теперь?
Я аккуратно поставила чашку на стол, стараясь попасть в липкий желтый кружочек на клеенке. Я тихонько встала. Я поймала на себе истошно умоляющий взгляд Бурой. В ванной весело занимались сексом Валюша с Алаником.
— Разумеется, Тимур. Я провожу?
Он повернул ко мне свое наспех скроенное лицо. Полуприкрытые крокодильи глаза посмотрели мне в мозг. Видимо, ничего не нашли в темноте.
— Маруся. С сентября у нас, — наконец представила меня Бурая.
— Мгм. Пойдем.
После тщательнейшего осмотра двух чисто прибранных комнат, идти нужно было в большую заднюю комнату. Идти нужно было мимо ванной. По очень тесному коридору. Почти прижимаясь ушами к двери, за которой, не стесняясь, в блаженном неведении плескались мальчишки. Я соображала, о чем поговорить.
— Бурая не сказала вам, но в большой комнате перегорели светильники. А лампочки у них очень необычные и дорогие. Пока так держимся, — я повысила голос, мы приближались к ванной, — то яркость подкрутим, то прищепками выкручиваемся… но…
— Сейчас посмотрим.
— Да вот, сейчас увидите. Ага. Заходите.
Мы миновали санузел, ставший на время гнездом развратных утех, табличку
И тут оно свершилось. Из ванной абсолютно голый вышел картинный Валюша. Его голову нежным одуванчиком венчал характерный махровый тюрбан желтого цвета. Вышел, закурил, развернулся в сторону открытой двери в ванную и заорал, перекрывая шум воды и продолжая начатый разговор:
— Со мной? Да ты посмотри на себя! Жених! Ты за себя не отвечаешь, хочешь, чтобы я за тебя отвечал?!! Я не буду!
Дверь в ванную с грохотом захлопнулась с той стороны. Мы остались наедине с голым Валюшей. Я подняла глаза на Тимура и озноб ужаса снова защекотал мне уши. Такой страшной картины я не видела в жизни. Он улыбался. Вы когда-нибудь видели, как улыбается кассовый аппарат?
