огней; вокруг виднелись высокие пальмы и смоковницы. Вся эта чудная, дышавшая покоем и негой картина тонула в розовом полусвете заходящего солнца. Под пальмой, у подножия террасы, громадный белый слон шумно чавкал, пожирая корм из большой тростниковой корзины.
Присутствующие замерли и онемели от изумления. Адуманта первый, встав с кресла, нарушил общее молчание.
– Не желаете ли вы, господа, посетить мой дом? – сказал он, предлагая Эриксо руку.
Та машинально, как во сне, последовала с ним через двор и вошла на террасу; за ними следом шли остальные. Не веря собственным глазам, они внимательно озирались вокруг. Профессор, чтобы убедиться, что не спит, даже ущипнул себя за ухо и так энергично наступил себе на мозоль, что не мог удержаться и вскрикнул от боли. Нет, сомнения не было – он бодрствует!
Граф и Ричард, по его примеру, тоже испытывали себя: один, подставив руку под струю фонтана, почувствовал свежесть воды; другой погладил слона, полной грудью вдыхая влажный и ароматический воздух, так непохожий на европейский. Поднявшись на террасу, профессор вытащил из большой вазы цветок голубого лотоса и вдел его в петлицу.
Эриксо остановилась на террасе и, опираясь на руку набоба, глаз не могла отвести от полосатой портьеры, закрывавшей вход во дворец. Странная работа шла в ее голове. Все, что она видела сейчас, казалось ей знакомым и уже виденным раньше. За этой дверью должна находиться большая зала с зелеными колоннами, обставленная низенькими диванами; дальше шла полукруглая комната, полная цветов, с причудливым убранством из сандалового дерева. Комната эта вела на другую террасу, меньших размеров, у подножия которой расстилался сад.
Увлекая своего спутника, Эриксо быстро направилась к входной двери. Она жаждала проверить свои воскресшие воспоминания. Нет, она не ошиблась! Завеса действительно скрывала большую залу с диванами, а дальше шла гостиная с террасой. Даже красный шелковый стул оказался на своем месте, рядом со столом, на котором стояли корзинка, амфора и кубок. Тут припомнилось ей, что на этой самой площадке, при лунном свете, часто танцевала она в белой, воздушной тунике, с распущенными волосами, украшенная тяжелыми ожерельями и запястьями. Только на террасе, прислонясь к колонне, стоял не этот индус в черном фраке, а Аменхотеп в полотняной тунике, суровый, бесстрастный и холодный, как всегда.
Эриксо бессильно опустилась на ближайший стул и прижала руку к своему трепещущему сердцу.
– Вы, кажется, устали, баронесса? Не угодно ли вам освежиться пальмовым вином? – произнес в эту минуту звучный голос Адуманты, который подал ей золотой кубок, переполненный сильно ароматным вином. Эриксо приняла кубок.
Случайно, или с намерением, но кубок выскользнул из ее дрожащей руки, и вино разлилось по зале.
Адуманта в это время отвернулся и Эриксо не видела ярости, вспыхнувшей в его глазах.
– Однако, время уходить. Пойдемте, господа! – спокойно обратился он к гостям.
Они поспешно прошли через залу и двор. Едва профессор, шедший последним, прошел через сводчатую арку, образовавшую словно длинный и темный коридор, как все вдруг оказались сидящими в своих креслах в круглой зале, освещенной свечей. Перед нишей клубились еще густые облака, но и они, впрочем, почти тотчас же рассеялись.
– Великий Боже! Какой сон! – вскричал, задыхаясь, граф.
– Но вы не сон видели! Вы просто совершали экскурсию в мой дворец в Гималаях, – ответил Адуманта, смеясь и вытирая свое разгоряченное лицо.
– Конечно, мы не спали! Посмотрите: этот голубой лотос в моей петлице доказывает, что мы действительно сделали прогулку в Индию, без малейшей потери времени! – вскричал сияющий Бэр.
– Это правда. У меня вся манжета смочена струей фонтана, – прибавил граф, ощупывая рукав.
Ричард же молча показал живого колибри, которого держал в руке.
– Он сидел на балюстраде и без всякого сопротивления дал себя поймать, – прибавил барон, выпуская на свободу птичку.
– Нет! Это превосходит всякие границы самого фантастического воображения, самой необыкновенной магии. Вы, Адуманта – второй Аменхотеп! – вскричал профессор, не владея собой и в беспокойстве бегая по зале.
– Что это за особа, которую вы называете уже второй раз и которую считаете великим магом? – спросил индус, внимательно смотря на Бэра.
Но Эриксо пришла тому на помощь и избавила от необходимости отвечать на такой щекотливый вопрос. Быстро подойдя к набобу, она протянула ему свою маленькую ручку и дрожащим от волнения голосом сказала:
– Ваше знание ужасающе, господин Аллан! Но я хотела бы подвергнуть его последнему испытанию и попросить вас сказать, сколько мне лет и откуда я родом, конечно, если мой вопрос вы не сочтете назойливым!
– Нимало, баронесса! Я сочту за особое удовольствие ответить вам.
Адуманта наклонился над атласной ладонью молодой женщины, насмешливо улыбаясь и показывая из–под черных усов свои прекрасные, ослепительной белизны зубы.
– Если бы кто–либо услышал число ваших лет, не видав вашего очаровательного личика, то отшатнулся бы в ужасе, и все ваши обожатели, вздыхающие у ваших ног, баронесса, в ужасе бежали бы от вас. Но потрудитесь сесть! И вы, господа! Чтобы исполнить желание баронессы, я вызову прошедшее, как вызвал сейчас настоящее. То, что вы увидите, дополнит мой ответ.
Гости в волнении заняли места. Один Адуманта был по–прежнему спокоен и сосредоточен. Вынув из кармана горсть песку, он бросил его в темную нишу.
Снова заклубилось густое облако, и когда оно рассеялось, Ричард и Эриксо не могли сдержать крик изумления при виде развернувшейся перед их глазами странной картины, живой и реальной, как сама действительность.
Там, в двух шагах от себя, они увидели внутренность пирамиды, некогда построенной царевичем Пуармой в саду его дворца в Мемфисе. При свете двух масляных ламп можно было различить две надгробных статуи, жертвенник, на котором курились ароматы, и двух сфинксов, таинственных и странных в их строгой красоте, которые словно смотрели на зрителей своими блестящими глазами.
Как и тогда, в ту ужасную ночь, когда Эриксо заснула на долгие века, дверь пирамиды была полуоткрыта. Сквозь нее видны были залитые лунным светом деревья и кусты сада. Издалека доносились голоса, пение, шум и говор пира, который справлялся по случаю бракосочетания Нуиты с царевичем Пуармой.
Позабыв, что перед ней видение, а не действительность, Эриксо готова была кинуться в пирамиду, до такой степени жизненна была эта вызванная картина прошлого; но ледяной порыв ветра отбросил ее обратно в кресло.
Ричард тоже встал, смертельно побледнев, и, вытянув вперед руки, молча смотрел на сфинксов – свое создание, затем он как сноп повалился на пол, успев лишь вскрикнуть:
– Мои сфинксы!.. Мои сфинксы!
Видение мгновенно исчезло.
Эриксо, рыдая, бросилась к мужу, которого набоб как ребенка поднял и усадил в кресло.
– Успокойтесь, баронесса! Ваш супруг через минуту очнется, – сказал Адуманта, поднося какой–то флакон к носу барона. – Вы совершенно напрасно расстроились. Я просто вызвал к жизни луч прошлого.
В эту минуту Ричард открыл глаза. Он сам трунил над слабостью своих нервов, но жаловался на сильную головную боль и выразил желание вернуться домой.
Набоб не стал удерживать, и гости, горячо поблагодарив Адуманту за любезный прием и показанные чудные опыты его знания, уехали.
– Я боюсь, как бы этот человек не принес нам несчастья. Мне кажется, что мы уже подпали под влияние его оккультной силы, – тоскливо пробормотала Эриксо, сидя вдвоем с мужем в карете.
