– Вы кончили в нее? – спросил голос из темноты. Он звучал горько, но вежливо.
– Что-что? – переспросил я, чувствуя однако, как щеки мои заливает жар стыда.
– В Талассу нельзя кончать, мистер, – с горестной предупредительностью продолжал докторский голос Накиса. – У нее всего лишь одна фаллопиева труба – если будет внематочная беременность, то это кончится для нее бесплодием или смертью.
– Вот и напиши это у нее на лбу, – рявкнул я, оскорбленно захлопывая дверцу и закрывая на защелку.
Значит, тут все было слышно… Цирк… Мне стало вовсе погано. Не отморозок же я какой-то… Я хотел себя уважать. Я ведь по-прежнему, несмотря ни на что, считал себя человеком с определенными принципами, в том числе и нравственными.
Я заглянул в радиорубку, оживил заснувший ноутбук (я его не выключал, поскольку не знал пароля), и, войдя в Интернет, проверил почту. В папке входящих было только одно сообщение – «Мы вас потеряли, дайте свои координаты. Находимся…». Судя по данным, наши преследователи крутились много южнее нас.
Теперь надо было включить систему спутниковой навигации. За минуту нас не успеют засечь. Блок тихо загудел и, дисплей, мигнув, высветил нашу голубоватую точку. Вокруг нее на расстоянии пятьдесят миль было пусто. До береговой черты оставалось миль восемьдесят.
Прошло сорок минут, как я покинул шефа, – он должен был еще спать… Я сказал себе, что сейчас войду – а шефу лучше. Я даже заготовил соответствующую улыбку. Но шеф не спал – и, встретившись с ним взглядом, я вздрогнул. Я остановился в дверях и молча смотрел на него. Я не знал, догадывается ли он о моих подвигах, и ждал, что будет дальше.
– Ты еще здесь? – сказал он недовольно. – Я же велел тебе взять портфель с деньгами. Мне не нравится, что они здесь без присмотра. Я устал их охранять. Я хочу спокойно поспать, а не охранять деньги. И выгони этих женщин. Что они тут делают?
Кого он тут видел – сколько же смертей околачивалось здесь? По чью душу они пришли?
– Хорошо, шеф, – сказал я.
Я вытащил из сумки спасательный жилет, обернул им портфель и сунул сверток подмышку. Шеф внимательно следил за моими действиями, чтобы поправить, если что не так.
– Зачем столько кэша, шеф? – спросил я. Этот вопрос мучил меня со вчерашнего дня.
– Мои счета арестованы, – помолчав, сказал шеф. – Это все, что я успел снять… И хватит об этом.
За иллюминатором над кромкой вспаханного волнами моря висело огромное оранжевое солнце. Горизонт поднимался и опускался, как в соитии, только неясно с кем. Над ним горело вечернее небо, украшенное веером тучек, словно какими-то письменами. Пир Валтасара. МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН…
Я повернулся, чтобы уйти, но шеф остановил меня:
– Вот что… принеси мне какую-нибудь емкость. Ссать хочу. Только не знаю – как. Не повернуться…
Я порыскал взглядом, но ничего подходящего не нашел, кроме хрустальной вазы с орхидеей.
– Ваза устроит?
– Давай ее сюда, – усмехнулся шеф. – Во всяком случае, не параша.
Я вынул орхидею, почувствовав пальцами ее тоску о хозяевах яхты, которых я запер, и аккуратно, старясь не смять лепестки, положил цветок на столешницу. Орхидея лежала лицом вниз, и видно было, что она боится меня. Я выплеснул из вазы воду в иллюминатор и поднес шефу. Лежа на боку, он расстегнул ширинку и вставил член в узкое горлышко. Член у него был маленький и едва ли вдохновлял Макси. Чтобы моча не вылилась из горлышка, я надавил коленом на край матраса, придавая вазе наклон. В глубине матраса недовольно пискнула пружинка. Мне еще не приходилось помогать шефу таким вот образом, и нам обоим было неловко. Когда-то так ухаживала за мной Маша. Помогать тяжелобольным – дело святое, здесь проявляется наше милосердие и сострадание, которые издревле считались главными из человеческих добродетелей, но для этого надлежало переступить через какой-то порог. В моих отношениях с шефом такого еще не было – он к себе не подпускал. Вдавив матрас, я придерживал у основания вазу, а он мочился в нее – и оба мы смотрели в разные стороны.
– Все, – облегченно вздохнул он.
Пока я возился с шефом, за иллюминатором совершился короткий закат, небо стало багровым и письмена на нем превратились в большие кляксы.
– Давай, – сказал шеф, – иди смени Макси.
Он забыл, что ее больше нет, но я не стал ему напоминать.
– Сколько нам еще до берега? – спросил он.
– Часа три-четыре, – ответил я.
Когда я вышел на палубу, небо почти померкло, только на западе над горизонтом еще угадывалась карминная подсветка, а высоко над нею между облаками выглянула Венера, вечная звезда влюбленных. Еще одна подсветка – от приборной доски – выделяла из тьмы лицо Макси, внимательно смотревшее на меня.
Я вздрогнул. На мгновение мне показалось, что это действительно она, живая, невредимая, догнавшая вплавь катер и взобравшаяся на него, но это была лишь моя мысль о ней.
– Иди, шеф зовет, – сказал я, но она не двигалась. Я заставил себя пройти сквозь нее и взялся за штурвал. В утробе яхты рыкнул мотор, и Макси исчезла.
К ночи качка стихла, стало тепло и душно, в воздухе уже ощущалась близость земли. Однако море в той стороне, куда я шел, оставалось темным, только на восток от нас у линии горизонта нарисовались огни какого-то судна, видимо, большого. Проследив за ним с полчаса, я решил, что оно идет параллельным курсом. Вряд ли это могли быть наши преследователи…
Небо постепенно заволокло тучами, что скрыли и Венеру и прочие звезды, стал накрапывать мелкий теплый дождь. Я натянул над собой тент. Часа полтора я шел на средних оборотах – блеклое пятно судна справа, не приближалось и не удалялось – судя по скудному освещению, скорее грузовое, чем пассажирское, – и я потерял нему интерес… Я всматривался в даль перед собой, ожидая наконец увидеть зарево береговых огней, но прямо по курсу было по прежнему темно, да и видимость заметно упала, так что и судно, неспешно идущее к Сардинии я тоже потерял из виду. На море поднимался туман.
«Отлично, – подумал я, – фортуна нам явно улыбается. Мы незаметно минуем морской патруль, тихо пристанем среди других яхт, как бы вернувшись с вечерней прогулки, я сбегаю и возьму такси и отвезу шефа в какую-нибудь частную клинику, которую сам таксист нам и назовет, а утром пусть они все приходят – полицейские, пограничники, таможенники, пусть исследуют нашу яхту и берут интервью у обнаруженных Накиса и Талассы, – бледные, усталые, потирая красные следы от наручников, заложники расскажут всеми миру об этих ужасных русских, от которых в Европе, да и на всех прочих континентах, одна беда. Эх, зря выпустили на волю русского медведя. Сидеть бы ему в берлоге и сосать лапу».
Нет, частная клиника – это тоже опасно. Небось, все предупреждены и ждут, капканы расставлены… Пусть таксист повезет нас к себе домой и сам вызовет доктора с набором хирургических инструментов для изъятия маленькой свинцовой пульки – ничего, приедет и посреди ночи, деньги все любят. Спасательный жилет с портфелем внутри покоился тут же на сидении. Я открыл портфель. Не так уж и много. Двадцать три пачки – двести тридцать тысяч. Двадцать шеф промотал. Я засунул их обратно в целлофановый пакет и завязал узлом. Пакет надулся и ходил пузырями, пока я впихивал его в портфель. Я пока так и не нашел для него укромного местечка. Все-таки что ни говори, у денег есть аура. Каждая сотка прошла через столько рук и глаз, что напиталась энергетикой по самые уши. Именно поэтому деньги притягивают деньги.
Теплый дождик – а точнее водяная взвесь стояла в воздухе и миллионами касаний щекотала мне кожу. Видимость упала до двух метров – будто нас накрыло одеялом из пара, и странно было слышать снизу мягкий плеск и шорох рассекаемой водной глади – казалось, откуда здесь море? Так прошло еще полчаса и вдруг занавес влаги раздвинулся и я, как на авансцену, вышел на чистый простор, обозначенный далеко впереди, куда устремлялись сходящиеся линии перспективы, заревом огней. Земля! Я сделал это! До берега оставалось мили полторы. Оттуда дул легкий ветер, мне казалось, что я угадываю в нем запахи человеческого жилья.
Мне так хотелось поделиться новостью, что я выключил мотор и спустился в каюту. Шеф, тяжело дышал, лежа на животе. Странное чувство силы и жалости охватило меня, пока я смотрел на него, спящего.
