своими странностями и слабостями, которые его не украшали. С Мецайком Улахан Анцифер плавал не раз и не два. Но сближения не произошло. Отдавая должное широте натуры и смелости Бегичева, Константин Александрович говорил:
— Знаете, был у него недостаток: мог пыль в глаза пустить. Бывало, едет в Красноярск — занимает сразу две — три каюты: знай, мол, наших! Угощает всех желающих, соберет слушателей и начинает о своих приключениях… И все же это был самородок! В нем, понимаете, сила какая-то внутренняя чувствовалась… Помните рассуждений Нансена о Сибири, о том, что ей нужен свой Фенимор Купер? Так вот, один роман наш сибирский Купер вполне мог бы написать, имея прототипом Бегичева. Отличная бы получилась вещь, тоже по-своему «Последний из могикан»… Последний землепроходец-одиночка…
О Седове Константин Александрович говорил весьма неохотно. Он считал, что у него «нет права на воспоминания». Ведь он знал и помнил не того Седова, который бредил полюсом. Седов остался в его памяти симпатичным гидрографом, знающим человеком, приятным собеседником, но и только. А вот «Фоку» Константин Александрович знал хорошо: ему приходилось составлять ремонтные ведомости, и он лучше многих представлял, какое это было ветхое, не пригодное для экспедиции судно:
— Поверите ли, некоторые металлические штыри можно было из корпуса голыми руками выдергивать: так дерево сгнило…
И еще лучше, чем «Фоку», узнал Константин Александрович во время плавания в 1915 году на Диксон Кушакова. Бывший ветеринар коннополицейской стражи, уволенный со службы за ложный донос и все же сумевший получить рекомендации для зачисления на «Фоку», после трагической гибели Седова приписал себе чужие заслуги и прослыл знатоком Арктики. Потому-то в 1915 году именно ему поручили руководство экспедицией и строительством радиостанции на Диксоне.
Экспедиция достигла Диксона на двенадцатый день плавания. Караван Мецайка был у цели в рекордно короткий срок. Льды теснились вокруг острова. Белые медведи были его единственными обитателями.
В августе, когда строительные работы еще продолжались, в море заметили корабль. Мецайк повел «Туруханск» навстречу. На мостике «Эклипса» стоял Отто Свердруп. Бывший капитан «Фрама» молча обошел остров, одобрил выбор места для радиостанции. Впрочем, заметил он, едва ли будет нужда в радиосвязи с «Таймыром» и «Вайгачом»:
— Не сегодня — завтра льды выпустят их.
И верно, в конце августа оба корабля показались на рейде Диксона. Кушаков тотчас распорядился прекратить строительные работы и запаковать в ящики оборудование радиостанции, только что наладившей прямую связь с Петроградом.
Но поселок на Диксоне не был заброшен. Академия наук взяла его на свое попечение, чтобы открыть первую на Северном морском пути метеостанцию.
За участие в строительстве на Диксоне капитана Мецайка представили к ордену Станислава. Губернатор написал возражение: неблагонадежен, замечен в симпатиях к политическим ссыльным.
Мецайк знал многих невольных обитателей берегов Енисея и помогал кое-кому из них. Знал он и то, что в команде «Туруханска» есть люди, которые на пристанях тайком передают ссыльным брошюры и письма. И эти люди догадывались, что капитан и видит, и не видит, как они встречаются с «преступниками».
Однажды на стоянке в селе Монастырском к Мецайку подошел невысокий человек с густыми черными волосами и, остро поглядывая сквозь стекла пенсне, протянул руку:
— Здравствуйте, господин капитан. Свердлов, Яков Михайлович. Слышал о вас много хорошего.
Говорил Свердлов весело, уверенно, будто хозяином тут был не полицейский пристав, а он, ссыльный большевик. Это было в 1916 году.
А в конце 1917 года Мецайк узнал из газет, что Яков Михайлович Свердлов избран Председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
В начале 1918 года капитан оказался в революционном Петрограде. Он приехал… за миллионом!
Именно такую сумму — миллион рублей, и ни копейки меньше! — наказали ему просить у Советской власти водники национализированного пароходства. Деньги нужны были на ремонт судов и на починку разрушенной ледоходом пристани в Красноярске. В случае, если бывшее министерство путей сообщения денег не даст, Мецайк должен был рассказать о нуждах енисейцев первому Всероссийскому съезду работников водного транспорта, который как раз собирался в Петрограде. Ну, а если и там не выйдет— тогда к Свердлову, он знает, что такое пароходство на Енисее. Таков был наказ енисейцев своему делегату.
Капитан попал в неудачное время: правительственные учреждения переезжали в Москву. Потеряв безрезультатно немало дней, Мецайк пошел в Смольный. Ему сказали, что нарком путей сообщений Марк Тимофеевич Елизаров еще не уехал в Москву.
И Мецайк получил резолюцию: «Выдать».
Он вернулся домой на Енисей. Вскоре начались тревожные времена. Когда власть в Сибири захватил Колчак, капитан познакомился с тюремной камерой.
Продержали его недолго: был он к тому времени человеком на Енисее заметным и нужным. Колчак распорядился гидрографические работы не свертывать, и Мецайка определили в экспедицию для исследований Енисейского залива.
К нему пришел невысокий человек в потертом пальто, с нервным худым лицом, и спросил, не может ли он устроиться гидрографом.
— А вы знакомы с подобной работой? — осведомился Мецайк.
— Я был штурманом на шхуне «Св. Анна» у лейтенанта Брусилова, — ответил тот.
— Так, позвольте, уж не Альбанов ли вы?
— Я вижу, вам известна моя история…
Да какой же моряк не знал эту историю! «Св. Анна» лейтенанта Брусилова, как и «Геркулес» Русанова, вышла в плавание летом 1912 года. После двух зимовок во льдах штурман Альбанов, не ладивший с Брусиловым, попросил разрешения покинуть «Св. Анну». Брусилов не возражал. С Альбановым пошли десять человек. Вынесли невероятно тяжелый путь двое — Альбанов и матрос Конрад. Их подобрал на Земле Франца-Иосифа «Св. Фока», возвращавшийся после гибели Седова.
Мецайк взял Альбанова помощником на пароход «Север». Бывший штурман «Св. Анны» знал Енисей и залив: он ходил здесь на пароходе «Обь» в 1905 и 1906 годах. И какое совпадение: как и Мецайк, Альбанов приехал на сибирскую реку с дипломом моряка! А после «Св. Анны»? После был ледорез «Канада». Потом вот снова потянуло на Енисей…
Мецайк присматривался к Альбанову: добродушный, покладистый, но с поразительно неустойчивым настроением. Чье-либо неосторожное слово, даже взгляд приводили его в исступление.
Погиб Альбанов в 1919 году, возвращаясь из командировки в Омск. Говорили, что он умер от сыпного тифа. Но Мецайк слышал другое: поезд, в котором ехал Альбанов, был разметан во время взрыва колчаковского эшелона с боеприпасами на станции Ачинск.
После того, как в январе 1920 года красные освободили Красноярск, Мецайка вызвали в Совет. Работник Совета сказал, что давно знает его: ведь это он, капитан, по ходатайству колонии ссыльных принял на работу в затон токарем бывшего члена Государственной думы большевика Григория Ивановича Петровского? Мецайк подтвердил и добавил, что Петровский— токарь просто замечательный, к нему со всего затона несли самую сложную работу.
Рассказывая мне об этом, Константин Александрович взял со стола изящно выточенное пресс- папье.
— Да вот, посмотрите сами. Его работа. Художник!
Пресс-папье Григорий Иванович выточил в подарок капитану после откровенного мужского разговора. Разговор, по словам Константина Александровича, был такой:
— Вы, пожалуйста, в затоне агитацию особенно не разводите. Там, знаете, разные люди… Будьте поаккуратнее.
— Знаю, знаю, — понимающе усмехнулся Петровский.
— Спасибо за предупреждение. Буду агитировать в других местах…
В Совете, куда вызвали Мецайка, мандат на его имя был заготовлен заранее. Всем организациям
