дочери известного эстрадного артиста Орнальдо, а тот в свою пору находился в близких отношениях с маршалом Тухачевским. Ага, уже зацепка! (Тестя Абакумова уже не было в живых, но его дочь арестовали и вместе с грудным ребёнком поместили в вонючую камеру. Там её продержали целых три года.)
Показания подписали начальник Лечсанупра Кремля П. Егоров, лечащий врач Сталина профессор В. Виноградов, лечащий врач Жданова Г. Майоров. Активно взялись сотрудничать со следствием и коллеги Рюмина: полковники Лихачёв и Шварцман. Эти долгого «бойла» не вынесли и подписывали всё, что им писали в протоколах.
Особенно повезло Рюмину с бывшим следователем-важняком Львом Шварцманом. На Лубянке у него были обязанности «писателя»: он толково оформлял протоколы допросов, излагая в хорошей литературной манере следственный материал, добытый «забойщиками» в камерах пыток. В свои молодые годы Шварцман был журналистом, сотрудничал в газетах «Киевский пролетарий» и «Московский комсомолец». Его талант оказался востребованным на ниве борьбы с врагами народа. Шварцман своими показаниями помог основательно «обложить» упорного министра. Абакумов, как он утверждал, являлся признанным «вождём евреев в органах ЧК и прокуратуры». Правда, слаба была доказательная часть, но в этом отношении Абакумова «закопают» другие арестованные. Зато Шварцман смешал бывшего министра с грязью, показав, что он, Шварцман, как педераст, имел постоянные половые контакты с Абакумовым на службе (Рюмин знал, с каким отвращением относится Сталин к гомесекам). Следствие в этом отношении совершило явный перебор, «установив», что Шварцман имел половые связи с послом Великобритании А. Керром, а также со своим сыном Сергеем и дочерью Анной.
Активные формы допросов давали изобильный материал. Труды «забойщиков» и «писателей» приносили свои плоды. Игнатьев, новый министр госбезопасности, выделил в отдельное производство дело полковника Майрановского, начальника Спецлаборатории, имевшего отношение к выполнению самых секретных поручений, а также двух провокаторов-педерастов Гаврилова и Лаврентьева, внедрённых в штат обслуги посольства США в Москве.
Неотёсанность Рюмина в кремлёвских сферах не позволяла ему различать нюансы в отношениях между отдельными представителями верховной власти. Он догадывался, что новый министр Игнатьев является человеком Маленкова, но о том, что заместитель министра С. Гоглидзе всажен в министерство самим Берией (для пригляда за Игнатьевым), он даже не задумывался. Такие тонкости в соперничестве «высших» были выше его примитивных соображений. Он не отдавал себе отчёта даже в том, ради чего проворачивалась вся многоходовая комбинация с арестом Абакумова и поспешным разматыванием «Мингрельского дела».
Как начальник следственной части министерства, Рюмин готовился доложить в Кремле о достигнутых успехах, однако вопреки его радостным надеждам Сталин отказался с ним разговаривать. Произошло то самое, чего следовало опасаться. Вождь внимательно прочитал представленные протоколы и невольно задержался на «педерастической» части документа. Он поморщился, когда дошёл до признаний Шварцмана о любовных утехах с послом Великобритании. Перебор был явный. Сталин брезгливо обронил:
— Прогоните этого шибздика!
В середине ноября заместитель министра Рюмин был изгнан с Лубянки и с трудом устроился бухгалтером в министерство госконтроля.
Министр Игнатьев, подписывая ему документы, с явной завистью обронил:
— Легко отделался.
Так что грянувшее на весь мир сообщение в «Правде» насчет организации врачей-отравителей состоялось без его участия.
События последней сталинской зимы полны не выявленных до сих пор загадок.
Совершенно не поддаётся объяснению постоянное возвышение Маленкова. Уже упоминалось, что он, вдруг вернувшись из Ташкента, занял место умерщвлённого Жданова, т. е. второго человека в партии. После XIX съезда он получил право подписи за Сталина!
Что же, определился сталинский преемник?
Нет, этого пока не произошло. Доказательством тому — ожесточение подковёрной борьбы, в которой катились весьма заслуженные головы.
В декабре 1952 года был неожиданно арестован генерал-лейтенант Н. С. Власик, многолетний начальник сталинской охраны. Его обвинили в том же, что и Жукова, — в мародёрстве. Будучи в Германии (во время Потсдамской конференции), Власик не стал охотиться за драгоценностями, а ограничился домашнею скотиной: его «трофеями» стали три коровы, бык и две лошади. Эту живность генерал подарил брату, сестре и племяннице, колхозникам из разорённой Белоруссии.
Затем на Лубянке оказался А. Н. Поскрёбышев, начальник секретариата Сталина — тоже, кстати, многолетний.
Арестовали коменданта Ближней дачи Федосеева.
Ещё один работник сталинского секретариата, Л. А. Логинов, внезапно умер прямо на рабочем месте. Вроде бы по вызову к нему примчалась из «Кремлёвки» медицинская сестра, сделала укол и тут же скрылась. Логинов скончался через несколько минут. Стали звонить в Кремлёвскую больницу, там вытаращили глаза: никакого вызова не поступало и никакой медсестры не посылали!
К концу года возле Сталина остался один-единственный преданный человек — генерал Косынкин, комендант Кремля. В последние дни он сам занимался лечением Сталина: выбрасывал лекарства, присылаемые из «Кремлёвки», и покупал их в обыкновенных городских аптеках — каждый раз в другой.
Наконец последовал заключительный удар в сложной многоходовой комбинации. 13 января 1953 года «Правда» сообщила об аресте большой группы врачей-отравителей.
Арест в Лечсанупре Кремля проверенных специалистов дал доступ к лечению членов Политбюро (в первую очередь, конечно, Сталина) совсем других врачей.
А новым министром здравоохранения страны был назначен Третьяков, личный врач Берии.
Медицина как была, так и оставалась могучим кардинальным средством большой политики.
Последние дни февраля насыщены приближением неслыханной грозы. Оставшись в полном одиночестве, Иосиф Виссарионович решается на отчаянный шаг: 1 марта он приглашает на встречу в Немчиновке группу своих боевых маршалов — Василевского, Конева, Тимошенко. Из гражданских лиц приглашение получил один Вышинский. Однако уже в ночь на 28 февраля все телефоны Сталина были отключены. Ночь Вождь вынужден был провести в Кремле, а не на даче. С утра собралось Бюро Президиума.
О том, как проходило это заседание, рассказывает в своей книге племянник Кагановича.
На председательском месте сидел Маленков, тучная дебелая «Маланья», забравший незаметным образом всю власть над аппаратом. По обе его стороны — Берия и Микоян. Хозяин Лубянки в этот день выглядел особенно внушительно. От всей его туши веяло сознанием силы и могущества. Как всегда, обрекающим змеиным блеском сверкали стёклышки вечного пенсне. Наступил решающий момент всего задания.
Выступавших было немного, всего двое: Каганович и Микоян. Первый потребовал отмены мартовских процессов над сионистами, второй — обращаясь не к Сталину, а к угрюмо сидевшим подельникам — отставки Сталина со всех постов.
Дальнейшее развитие событий представить совсем нетрудно. Сталин сидел одиноко, нахохлившись. Взгляды заговорщиков словно остекленели и остановились. Ни один из них не смотрел на него, старого, беспомощного, обречённого. Вблизи не оказалось ни одного из преданных людей. На охрану, внутреннюю и внешнюю, надежды никакой — уж Берия позаботился!
Негодяи рассчитали точно — он был в капкане.
В душе Сталина бушевала буря, запоздалая, неистовая и оттого особенно болезненная, разящая. Не забудем, сосуды его изношенного мозга уже дважды не выдерживали перегрузок. Не вынесли напора клокотавшей ярости они и в третий, последний раз. Он внезапно почернел, стал рвать ворот мундира и повалился на пол.
Дело было сделано — заговор удался и достиг своей цели.
Остальное было делом времени и умелой демагогии изменников.
