Постепенно я погружаюсь в сон. Луна светила мне прямо в лицо, и я вспомнила давнее поверье: каждый, кто спит с лунным светом на лице, проснется утром безумцем. Но древнее поверье не испугало меня.
Мои веки смыкались, когда сквозь туман я увидела силуэт человека, шедшего от озера к коттеджу. На темном фоне его могучей высокой фигуры резко выделялась белая перевязь. Я пыталась не думать о Дэви: напрасно — и во сне я грезила о встрече с Маквеем.
Словно наяву, я видела, как встала в кровати на колени, резким движением распахнула окно и позвала Дэви. Он приблизился и протянул руки ко мне. Никакой перевязи на нем уже не было. Я перешагнула через подоконник и спрыгнула вниз. Подобно Сивилле, изображенной Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы, я парила над Маквеем, пока он не подхватил меня и не прижал к себе. Я смеялась от счастья в его объятиях: мне чудилось, что смех длится целую вечность… Откуда-то издалека донесся голос тети Мэгги:
— Проснись, Пру! Проснись!
Я открыла глаза и увидела, что она стояла рядом со мной, повторяя:
— Проснись, Пру! Тебе приснилось. Проснись!
Я в недоумении смотрела на тетю Мэгги до тех пор, пока не вспомнила свой романтический сон. Испугав и себя, и тетю Мэгги, я горько разрыдалась. Улегшись рядом со мной на узкой кровати, тетя Мэгги крепко меня обняла, приговаривая:
— Ну, будет, будет, успокойся.
Ни она не спрашивала, что я увидела во сне, ни я ей ничего не рассказала, и мы лежали обнявшись, пока не заснули.
Утром мы проснулись очень рано, и, когда я подняла голову, тетя Мэгги чуть не вскрикнула от боли в затекшем предплечье: я проспала на ее руке почти всю ночь.
Время близилось к одиннадцати часам. Я уже прогулялась, не сделав и шага в сторону его дома. Мы выпили кофе, и какое-то время я провела над рукописью романа, пытаясь выжать из себя хотя бы одну новую строчку. Не знаю почему, но что-то внутри меня сломалось. Все мои герои словно топтались на месте, драматический сюжет не развивался, утратив напряженный ритм. Странно, но я не использовала в романе даже полные страстей трагические события, разыгравшиеся в поместье Лаутербек.
Я сидела, тупо уставившись в недописанную страницу, когда прозвучал бодрый голос тети Мэгги.
— Пойду немного развеюсь, погреюсь на солнышке, пока оно не скрылось.
Чуть спустя она вошла в гостиную, уже в пальто и с шарфом на голове. Я еле удержалась, чтобы не сказать ей: «Не вздумай даже приближаться к дому», хотя была убеждена: тетя Мэгги не пойдет туда, не получив приглашения Дэви Маквея.
— Я ненадолго. — Кивнув мне, она удалилась.
Оставшись наедине с неоконченной рукописью, я спрашивала себя, каким бы мне хотелось видеть развитие романа между главными героями? Какой будет финал? Обычно я — автор — определяла их дальнейшую судьбу, но сейчас герои вышли из подчинения. Раньше мне удавалось создавать убедительные характеры своих персонажей; они оживали под моим пером. Но теперь я была не властна над ними. Я встала из-за стола и подошла к камину.
Я догадывалась, как надо было бы поступить с непокорными, а сделать этого не могла. Но почему? Все из-за того, что, прикасаясь к жизням героев, я ощущала себя их неотъемлемой частью. Я никогда не сталкивалась с подобными коллизиями, сочиняя свои прошлые книги. Этот роман оказался исключением. Прочитав его, критики, наверное, скажут, что мое перо лишилось былой остроты и бойкости. Кому-то это понравится, кому-то — нет; но что между читателями произойдет раскол, я не сомневалась. Сев у камина, я окинула взглядом ставшую родной комнату.
Будет ли Дэви приходить сюда зимними вечерами и коротать их в обществе Роя? Увлечется ли снова резьбой? Вряд ли. Скорее всего, он углубится в повседневную прозу, скрупулезно просчитывая все возможные варианты развития своего бизнеса. Меня совсем не интересовали его грибы, но я живо представляла себе Дэви, разгуливающего в пещере — его грибном царстве — или готовящего «золотую грядку», как он однажды иронически назвал огромную кучу навоза, сложенную под навесом.
Когда часы на камине пробили двенадцать, я отвлеклась от своих мыслей и посмотрела в окно. Солнце уже спряталось, и небо было затянуто тяжелыми дождевыми тучами; я с тревогой подумала: если тетя Мэгги не вернется в ближайшие минуты, она угодит под настоящий ливень.
В половине первого дождь лил вовсю, а тети все еще не было. Выйдя на порог, я внимательно огляделась по сторонам. Я не знала, по какой дороге она ушла и с какой стороны вернется. Тетя Мэгги могла пойти вокруг холма к дальнему озеру или по дороге, ведущей к перекрестку. Единственно, куда она не посмела бы отправиться, уверяла я себя, так это в «большой дом». Неожиданно раздался звук треснувшей под ногой ветки, и я сразу же догадалась: «Она все-таки туда ходила», и мысленно воскликнула: «Ах, ты!..»
Из рощи вышла совсем не тетя Мэгги, а Дэви Маквей. Увидев меня, он замешкался, затем уверенно зашагал к коттеджу. И пока он приближался, я пыталась воскресить в памяти свой ночной сон. В этом сне было нечто пророческое: в нем главное место занимал Дэви; во сне я была счастлива и смеялась, а проснувшись — плакала. Но это были светлые слезы… С наступлением утра мои ночные грезы улетучились.
— Добрый день. — Дэви стоял рядом и смотрел на меня с заоблачной высоты своего гигантского роста.
— Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Поправляется ли ваша рука?
— Все хорошо. Еще два или три дня — и она будет как новая.
— Проходите, пожалуйста, в комнату.
Я прошла в гостиную. Дэви последовал за мной, плотно закрыв парадную дверь. Подойдя к камину и поворошив поленья, я заметила:
— Тети Мэгги нет дома, она отправилась гулять. Боюсь, любительница свежего воздуха изрядно промокнет под дождем. Это ее я выглядывала на крыльце.
Дэви молчал. Обернувшись, я увидела, что он очутился почти рядом. Я зачем-то опять пошевелила поленья и, поставив кочергу в корзину, вежливо предложила:
— Присаживайтесь, пожалуйста. — Моя учтивость отдавала слащавостью.
Снова — молчание. Когда я вновь обернулась, Дэви стоял прямо передо мной. Он напряженно всматривался в мое лицо, а я — в его. Почему я находила его лицо крупным и грубоватым? Обращенные на меня синие глаза были лучистыми, губы — нежными и по-детски припухлыми. А белокурые густые волосы, подобно магниту, притягивало к себе мои ладони: мне так и хотелось запустить пальцы в эту шелковистую, отливающую золотом копну… Крепко сжав руку в кулак, я почувствовала, как все мое существо захлестнула горячая волна страсти.
Я ли это? Неужели мне одного жестокого урока мало? Разве я раньше не испытывала нечто подобное? Нет, неправда. Я еще никогда не ощущала даже ничего похожего. Мое увлечение красавцем Яном было рассудочным, оно не затрагивало моего женского естества. Мое же чувство к Дэви Маквею рождалось из сердца, из его самых заповедных глубин.
— Нам надо серьезно поговорить, — сказал Дэви.
— О чем? — замирая, спросила я.
— Я не очень красноречив, так уж простите.
— Слушаю вас, Дэви Маквей.
— Я хочу задать вам всего один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте: да или нет.
Мои глаза закрывались, сердце билось все сильнее, и мне казалось, что оно с каждым ударом медленно поднималось вверх, затрудняя дыхание. Черты лица Дэви становились расплывчатыми, как будто их покрывала воздушная дымка. Она чем-то напоминала сизый туман, расстилавшийся по траве в то раннее, предрассветное утро, когда неведомая сила повлекла меня за холм к большому озеру.
— Вы выйдете за меня?
Что он сказал? Выйду ли я за него? Не: «Я люблю тебя, моя прелесть», как твердил бы Ян, «я хочу тебя, я нуждаюсь в тебе, я не могу жить без тебя» и прочие, ставшие стереотипными, фразы. Ничего
