- «Умер», «умер»!.. Паникер несчастный, мать твою за ногу, - говорю я ему. - Ну-ка, марш все по палатам!
- Танюша, увидимся сегодня вечером? - тихо спрашивает меня на ходу Владимир Александрович. - Сходим к моему приятелю, посмотрим видео…
Ах, крепенький паренек! Только что в человеческой крови руки полоскал, а уже норовит ко мне под юбку залезть!
- Где же ты раньше был, Вовик? - смеюсь я, а сама слежу, чтобы игла из вены Ивана Афанасьевича не выскочила. - Теперь - хана. Замуж выхожу…
В пятом часу утра я села раскладывать лекарство по записи к утреннему приему. Бежит Лялька. Глаза - девять на двенадцать. Оглядывается по сторонам, будто ее партизаны в разведку послали. Подлетела ко мне и давай шептать.
- Ладно, - говорю. - Не гони картину. Подождут.
Я встала, зашла к Ивану Афанасьевичу, поправила кислородную трубочку под лейкопластырем на его небритой верхней губе, уменьшила частоту подачи капельницы, послушала, как он дышит, и вышла из палаты. Заглянула к Нине на первый пост:
- Нинуля, посмотри за моими. Я минут на десять смоюсь.
На лестнице меня уже ждала Лялька. Любопытная, как кошка!
- Можно мне с тобой?
- Косынку поправь. Ходишь как халда.
Спускаемся во двор. Больничка у нас старая, со времен царя Гороха. Дворик такой серенький, петербургский. А посреди двора стоит голубая «семерка» с распахнутыми дверцами и сама Кисуля при полном параде сидит за рулем и приемничек крутит. Рядом Симка-Гулливер. Выставила свои длинные ноги наружу и покуривает.
- Привет, - говорю. - Каким ветром?
- Заходи! Гостем будешь! - С грузинским акцентом отвечает Кисуля и открывает задние дверцы.
Мы с Лялькой влезаем в машину, закуриваем. Лялька глаз оторвать не может от Кисули и от Гулливера. Конечно, девки прикинуты будь здоров и не кашляй. Ляльке такое и не снилось…
Кисуля осторожно покосилась на Ляльку. Я ее успокоила:
- Теоретически ребенок подкован.
- Пора в свет выводить, - смеется Гулливер.
- Перебьется, - говорю. - Работа была?
- Да ну… Фуфло одно, - машет рукой Кисуля. - «Штатника» из валютного бара вынула, а он в нажоре. Лыка не вяжет - в дело употреблен быть не может. Возился, возился - все без толку. Только время потеряла.
- И мимо денег пролетела?
- Она-то не пролетела, - смеется Гулливер. - Она свои сто баксов скушала. Это я пролетела. Но как! Сдохнуть можно!.. Кидаю Генке-халдею пятнашку. Он меня сажает стол в стол со здоровенным френчем. Бугай выше меня. Плечи - во! Морда - застрелись!.. К трем часам ночи я его в тачку, везу к себе, а он мне по дороге заявляет, что женщинами не интересуется, а любит только мужчин. И если я ему сейчас мужика предоставлю - триста франков мои. Ну надо же! Я ему говорю: «Ах ты ж, гомосек несчастный! Я на тебя полночи убила… Плати неустойку!» Алексей Петрович, водила из второго таксомоторного, - ты его знаешь, - хохочет - я думала, мы во что-нибудь врубимся. Короче, разворачиваем тачку и обратно. Вот и считай - пятера - на входе, рупь - гардероб, пятнашка - Генке, четвертак - Алексею Петровичу. Одни убытки…
- Неустойку сдернула?
- Как же! Заплатит френч неустойку! Будто ты не знаешь… За франк удавится, педрила-мученик. Хорошо, в это время Кисуля отработала и на пандусе меня подобрала.
- Ко мне-то чего приехали?
- Хотели посмотреть на уникальное явление в нашем профсоюзе. Как интердевочка на государство молотит.
- В свободное от работы время, - смеется Гулливер.
- Сутки через трое - работа не пыльная. Зато спокойней.
- Кому? - улыбается Кисуля.
- Мне. Маме моей. Всем.
- Под каждой крышей - свои мыши. Мы тебе к свадьбе подарочек привезли, Танюха.
- Специальное пособие для экспортных невест, - говорит Симка и протягивает мне бумагу, сложенную вдвое.
Я разворачиваю, а там какая-то инструкция.
- Что это?
- Список справок и документов, необходимых для выезда из Советского Союза. Порядок очередности подачи и официальные сроки принятия решений. По каждой справке, представляешь?
- Малейшая ошибка, и начинай все сначала. Начнут футболить… Как Светку-маленькую, как Маню- кнопку, помнишь?
- Затянут оформление года на три и - привет из Швеции! Менты эту инструкцию, знаешь, как хранят?!
- Почему?
- По кочану. Чтобы «за бугор» не выпускать.
- Ясно. Где достали?
- «Капуста» - великая штука, - рассмеялась Гулливер.
- Сколько должна?
- Не бери в голову. Рассчитаемся. Кстати, тебе песец не нужен?
- Сколько тянет?
- Для тебя - тысяча баксов. Или, как говорят московские коллеги, - таузенд грюников.
- Валюты, слава богу, на руках нет. А «деревянными»?
- Четыре штуки - и песец твой.
- Матери взять, что ли? У нее на зиму ничего нет. Покажи.
- Вон, пакет у заднего стекла.
Я достала пакет и вытащила замечательную норвежскую песцовую шубку. Лялька даже ахнула.
- Ну-ка, выметайся, - сказала я ей. - Прикинь…
Лялька вылезла, надела шубку прямо на халат, сдернула с головы косынку и распустила по плечам волосы.
Шубка была отличная. Но Лялька в этой шубке смотрелась так, что мы просто отпали! И это несмотря на то, что Лялька была в стоптанных больничных тапочках, а окружал ее обшарпанный колодец петербургского двора, забитый черт знает каким грязным хламом…
- Да… Девочка - зашибись! - удивилась Кисуля.
- Какой конкурент растет! - покачала головой Гулливер.
- Только попробуйте, - сказала я им и крикнула Ляльке: - давай, давай, сблочивай! Рано тебе еще к такому шмотью привыкать.
Лялька с сожалением сняла шубку и протянула мне. Я уложила шубу в пакет и сказала Кисуле:
- Беру. А то теперь неизвестно, когда еще у меня деньги будут. А мать на зиму раздета…
- О'кей, - небрежно кивнула Кисуля. - Привезешь «капусту» - заберешь песца. Договорились?
- Годится. Спасибо, девки, - я вылезла из машины.
- Танька! Не потеряй инструкцию, - предупредила меня Гулливер. - Прочти внимательно первый пункт. Без него у тебя даже заявление во дворец бракосочетания не примут. Начинать нужно со шведского консульства…
Боже мой, если бы я тогда понимала по-шведски!
Мы сидели с Эдиком у его генерального консула, еще не старого, обаятельного, истинно западного мужика, и я чувствовала себя на седьмом небе того мира, куда так рвалась последние несколько лет.
