всей точностью и услужливостью явиться в ночных его видениях. Карлик чесал ему спину обеими руками, большими пальцами: ибо этикет почесывания требует, чтобы производилось оно именно так, а не всей пятерней. Снилось, стало быть, Пенедо, что карлик почесывает ему спину, и вот, в самый приятный момент, он вдруг взял и остановился и упал на колени.
— И тут, — рассказывал мне Пенедо, — я проснулся. Карлик стоял в изножье моей постели. Величиною с песика, ну, душа-то не песья, штаны зеленые, а глазки черные. Я и говорю, почеши, мол, еще, мне спать охота, но он не мог, как раз потому, что я уже не спал. Когда рассказал я про это сеньору священнику из Вилареса, тот сказал, что я не разобрался толком, что карлик, верно, был бесплотным видением… Ладно, карлик мне спину не чешет, и я не сплю. И вот тут-то в окне появился золотой плащ. Был он круглый, как полная луна, весь золотился, блестел и развевался от ветра. И пахло от него ладаном. Карлик стал на колени и знаком велел мне сделать то же самое. Плащ влетел в комнату, долетел до самого потолка и вдруг опустился мне на плечи. Не очень-то ловко сел, вот я и поднял руки, хотел поправить, и тут плащ улетел…
— И следов не оставил?
Пенедо сунул руку в жилетный карман и достал книжечку папиросной бумаги «Король Пик». Бумаги там не было. Когда он открыл книжечку, я увидел желтые нити.
— Когда плащ улетал, я схватился за бахрому, и в руке у меня остались эти нитки. В Луго один ювелир сказал мне, золотые они, той же пробы, что старинные унции.
В Ирландии некоторые полагают, что золотой плащ принадлежал святому Патрику и он оставил плащ на земле до той поры, покуда в Судный день не воскреснет на своем любимом острове. Другие, напротив, утверждают, что плащ принадлежал королю Нуге, тот надевал плащ, когда дождь, бывало, зарядит на несколько недель. Тогда тучи, решив, что вышло солнце, да еще во гневе, удирали в сторону моря, и над Эрином, над зелеными его холмами, разливался солнечный свет… Я с почтением взирал на Пенедо, на единственного смертного наших дней, кому довелось принять на плечи золотой плащ, принадлежавший святым угодникам и загадочным аббатам былых времен. Мы с ним блаженствовали в Пасьосе, на мосту, глядели на реку, на зеленые ее воды, под прозрачною толщей которых набирал вес на приволье здоровенный сом.
ЛИНЬЯС ИЗ ЭЙРИСА
Я уже не однажды рассказывал об Эйрисской скале, о трудных дорогах, ведущих на ее вершину, к полям Миранды, к просторным летним отгонным пастбищам, что именуются Королевскими. По склонам с обеих сторон — заросли дрока и березы, стволы которых накренились к северу ветром, именуемым в этих краях «ветром из Мейры» и нагоняющим дожди. На том склоне, что ведет к Сарейро, пониже Кастро, разбросана дюжина домов, составляющих Эйрис. Дом, что стоит у выезда на мост, принадлежит семейству Линьясов; дом этот до сих пор зовут Подворьем, и, возможно, он и был во время оно подворьем на большой дороге, ведущей в Луго. Из семьи Линьясов я частенько встречался с сеньором Рамоном. Линьясы все рослые, пригожие, белокурые, светлоглазые. С изрядной примесью свевской [6] крови. Сеньор Рамон был охотник и коновал-любитель, прописывал же все больше горчичники и коньяк три звездочки. Веровал в чудодейственность майского дождя и растущего месяца. Еще советовал недужному, чтоб попробовал увидеть во сне, что выздоровел.
— Попробуй увидеть во сне, что выздоровел и обогнал меня!
И чтобы подбодрить недужного, пускался бежать по дороге, причем время от времени подпрыгивал и делал полный оборот, словно искусный танцовщик. Случалось, недужный тут же и выздоравливал. В качестве гонорара сеньор Рамон брал кофе, говорил, этак чище, чем брать деньгами.
Раз как-то ехал сеньор Рамон на ярмарку в Аугашозу и увидел посереди дороги шляпу — новенькую жемчужно-серую шляпу. Не оставлять же ее здесь, в грязи. Снял сеньор Рамон берет, сунул его под самарру и надел шляпу.
— Чтоб тот, кто потерял, сразу заметил, — объяснял он мне.
В первый же день сеньор Рамон обнаружил, что шляпа у него на голове — большая причудница, особенно по части приветствий. Собрался сеньор Рамон снять шляпу при виде священника из Мушейры, проезжавшего на кобыле, — и не мог оторвать ее от головы. Зато, когда появился Фрейшин из Марко, с которым у сеньора Рамона была тяжба из-за права проезда и сеньор Рамон эту тяжбу проиграл, шляпа сама собой подпрыгнула у него над головою. Поглядел на него Фрейшин и сказал с насмешкою:
— Не знал я, человече, что ты такой смиренник!
Линьяс покраснел и опустил голову. Чертова шляпа! Не смог он поклониться и барышням Ранканьо, покупавшим сдобу. А вот нищих, тех шляпа приветствовала.
— Ну, я был не против, — прокомментировал Линьяс, — ведь неимущий, по сути, все равно что святой.
Дома Линьяс повесил шляпу на угол стенных часов, и, пока он ее пристраивал, сам собой вырвался у него вопрос:
— Кто же твой владелец, человече?
Сеньор Рамон стукнул себя дважды кулаком в грудь — там, где сердце. Было у него такое обыкновение.
— Ответила шляпа?
— Сказала по-испански: принадлежу секретарю суда!
Вскоре сеньор Рамон обнаружил, что ближе к вечеру шляпа выходит погулять. Не спеша проплывала над грядками, а затем опускалась на ветку яблони или фигового дерева. По всем этим причинам сеньор Рамон не отваживался более надевать ее, но, когда он спал, шляпа слетала со стенных часов и опускалась Линьясу на лицо. Если верить сеньору Рамону, внутри шляпы был горячий воздух, так что знахарь задыхался.
— Ты мне надоела! — сказал сеньор Рамон шляпе как-то ночью.
— Раз так, улечу! — отвечала шляпа.
И улетела. Сеньор Рамон гнался за нею до самой двери. Шляпа плыла над полом на высоте примерно трех вар, слегка кренясь в одну сторону.
— Как будто кто-то очень высокий лихо надел ее набекрень!
На перекрестке шляпа замерла, словно не зная, в какую сторону податься, а потом устремилась к Мейре.
— Говорю вам, летела очень лихо и задорно!
Эту историю сеньор Рамон рассказал мне конфиденциально, взяв с меня обещание никогда ее не записывать. С тех пор прошло лет тридцать. Мы сидели на мостках близ мельничной запруды. Время от времени в воду шлепалось яблоко.
ПЕНЕДО ИЗ РУА
Мне пришлось однажды выступить с показаниями в защиту одного из племянников Пенедо из Руа. Того самого Пенедо, который как-то раз вступил в беседу с вороном.
— Не доверяй своему адвокату! — крикнул ворон, сидевший на дереве, обращаясь к Пенедо, который засевал поле.
А у Пенедо как раз возникли сомнения насчет адвоката: казалось ему, тот заводит шашни с враждебной стороной. Поскреб он себе голову.
— А насчет судьи как?
Ворон забил крыльями, но с места не сдвинулся. Пронзительным своим голосом прокомментировал:
— Есть такие, кто мутит воду?
