парусом клонятся, словно тростник на ветру, когда периагва приплясывает на волнах залива.
Существует большое разнообразие периагв, лучших, чем описанная, хотя она по праву может быть отнесена к наиболее живописным и замечательным судам этого типа. Тот, кому доводилось плавать вдоль южного берега Зунда, часто должен был видеть такое судно, о котором мы рассказываем. Его легко узнать по длинному корпусу и мачтам, не имеющим вант, поднимающимся над ним словно два высоких прямых ствола. Когда окидываешь взором высокие вздымающиеся паруса, благородные, уверенные линии корпуса и видишь сравнительно сложное оснащение суденышка, которым легко управляют двое сноровистых, бесстрашных и знающих свое дело матросов, все это вызывает восторг, подобный тому, какой внушает зрелище античного храма. Обнаженность и простота конструкции в соединении с легкостью и стремительностью хода придают периагве величественный вид, не вяжущийся с ее столь будничным назначением.
Несмотря на исключительные навыки в навигации, ранние поселенцы Нью-Йорка были значительно менее смелые мореплаватели, чем их нынешние потомки. При спокойной, размеренной жизни, которую вели бюргеры, им не часто приходилось пересекать залив. Людская память и поныне хранит воспоминание о том, что переезд из одного главного города королевской провинции в другой был целым событием, нарушавшим спокойствие друзей и близких и вызывавшим тревогу у самих путешественников. Об опасностях, подстерегающих их в Таппанзее, как до сих пор называют один из самых широких рукавов Гудзона, часто рассказывали жены колонистов, и всякий раз они словно о чуде говорили о том, как пересекли этот проток; та из них, которая чаще других проделывала этот рискованный путь и оставалась целой и невредимой, считалась своего рода «амазонкой моря».
Глава III
Однако этот малый меня утешил:
он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Как уже говорилось, наши путешественники поднялись на борт, когда периагва отходила. Хотя перевозчик и ожидал патрона Киндерхука и олдермена ван Беверута, но, как только течение изменилось, он отошел, желая тем самым показать свою независимость, столь привлекательную для людей его положения, и подтвердить справедливость поговорки, что «время и прилив никого не ждут». И все же он действовал осмотрительно и, отчаливая, обращал особое внимание на то, чтобы не создать серьезного неудобства для столь важного и постоянного клиента, каким был олдермен. Как только оба пассажира погрузились, швартов был взят на борт, и экипаж деятельно принялся за работу, направляя суденышко к устью бухты. На носу периагвы сидел негритенок, свесив ноги по обе стороны форштевня и изображая недурное подобие носового украшения. Надув, словно Эолnote 20, лоснящиеся щеки и сверкая от восторга черными глазами, мальчишка что было мочи трубил в большую раковину, продолжая подавать сигнал отправления.
— Умолкни, горлан! — вскричал олдермен, стукнув мальца по выбритому затылку рукояткой трости. — С такими легкими, как у тебя, можно заглушить тысячу хвастливых трубачей! Ну, а вы что скажете, хозяин? Так-то вы поджидаете своих пассажиров!
Невозмутимый паромщик, не вынимая изо рта трубки, показал на пузыри, влекомые течением к выходу из бухты, — явное доказательство начавшегося отлива.
— Какое мне дело до ваших приливов и отливов! — раздраженно воскликнул олдермен. — Нет лучшего хронометра, чем глаза и ноги пунктуального человека. Уйти, не дождавшись, — все равно что мешкать, завершив дело. Имейте в виду, сударь, вы здесь не единственный перевозчик! И посудина ваша не чудо быстроходности. Остерегайтесь! Хоть по натуре я человек покладистый, но умею дать отпор, если этого требуют интересы общества!
Паромщик довольно равнодушно отнесся к нападкам на его личность, но высказать недоверие к достоинствам периагвы для него было все равно что обидеть подзащитного, чья судьба всецело зависит от его красноречия. Поэтому он вынул изо рта трубку и возразил олдермену с той непринужденностью, с какой упрямые голландцы обычно отвечают обидчику, независимо от общественного положения и личных качеств последнего.
— Черт возьми, олдермен! — прорычал он. — Хотел бы я видеть в Йоркском заливе судно, которое сумело бы показать корму моей «Молочнице»! Лучше бы мэр и муниципальные советники научились по собственному желанию управлять приливами и отливами! Хорошенькие водовороты они устроили бы нам в гавани — ведь каждый думает только о своем благе!
Облегчив душу, он сунул в рот трубку с видом человека, считающего себя достойным победных лавров, независимо от того, получит он их или нет.
— Бессмысленно спорить с этим упрямцем, — пробормотал олдермен себе под нос, осторожно пробираясь между корзинами с овощами, бочками с маслом и прочими грузами на корму, где находилась его племянница. — Доброе утро, Алида. От раннего пробуждения твои щечки — настоящий цветник, а от чистого воздуха «Сладкой прохлады» даже твои розы расцветут еще более пышно.
От этого приветствия отходчивого бюргера лицо девушки зарделось больше обычного. Его ласковый голос свидетельствовал о том, что почтенный бюргер был не чужд сердечных привязанностей. В ответ на низкий поклон пожилого белого слуги в опрятной, но уже не новой ливрее он прикоснулся к шляпе и затем кивнул молодой негритянке, чье пышное платье, явно перешедшее к ней от хозяйки, изобличало в ней горничную его наследницы.
При первом же взгляде на Алиду де Барбери можно было увидеть, что она смешанного происхождения. От своего отца, гугенота из захудалого дворянского рода, она унаследовала волосы цвета воронова крыла, большие сверкающие черные, как уголь, глаза, пылкость которых смягчалась их исключительно нежным выражением; классически безупречный профиль и фигуру более рослую и гибкую, чем обычно встречается у голландских девиц. От матери красавица Алида, как зачастую игриво называли девушку, унаследовала кожу, гладкую и чистую, словно лилия, и румянец, который мог соперничать с мягкими тонами вечернего неба ее родины. Некоторая пышность форм, которой отличалась сестра олдермена, также перешла от матери к ее еще более прекрасной дочери. Однако в Алиде эта особенность не переходила в полноту, напротив — изящество, легкость фигуры девушки подчеркивали ее грациозность. На ней было простое, но изящное дорожное платье, отороченное бобровым мехом и украшенное пышными перьями. Лицо девушки хранило печать скромности и безупречного чувства собственного достоинства.
Приблизившись к этому нежному созданию, в чьем счастливом будущем, как явствует из печальных сцен настоящего повествования, он был кровно заинтересован, олдермен ван Беверут застал ее вежливо беседующей с патроном, который, по общему признанию, среди всех многочисленных претендентов на ее благосклонность имел наибольшие шансы на успех. Уже один вид этой пары был способен восстановить душевное равновесие бюргера лучше, чем что-либо иное. Спокойно отстранив Франсуа, слугу Алиды, олдермен занял его место и, упорно преследуя свою цель, завел разговор, который, по его расчетам, должен был привести к желательному результату.
Однако попытка бюргера потерпела неудачу. Жители суши, впервые оказавшись во власти непривычной для них стихии, зачастую становятся молчаливыми и пребывают в состоянии задумчивости. Пожилые и более наблюдательные путешественники созерцают происходящее и сравнивают; молодые и более впечатлительные впадают в сентиментальность. Не теряя времени на исследование причин или последствий того, как морское путешествие отразилось на патроне и красавице Барбери, достаточно указать, что, несмотря на все усилия достойного бюргера, который слишком часто пересекал залив, чтобы это вызвало у него какие-либо переживания, его молодые спутники мало-помалу становились молчаливыми и задумчивыми. Хотя Миндерт ван Беверут был закоренелым холостяком, он отлично понимал, что малютка Купидонnote 21 с успехом может совершать свои проказы даже при полном молчании своих жертв. Поэтому олдермен тоже умолк и принялся наблюдать за медленным продвижением периагвы с таким усердием, словно рассматривал в воде свое отражение.
Через четверть часа приятного и молчаливого плавания периагва была уже у выхода из бухты. Сильное течение подхватило ее, и, можно сказать, только теперь началось настоящее путешествие. Но, пока чернокожая команда занималась парусами и делала другие необходимые приготовления для выхода в залив, кто-то окликнул их с берега, скорее приказывая, чем прося приостановить маневр:
— Эй, на периагве! Выберите шкотыnote 22 и уткните
