тебя появился продуманный жесткий грим. Какие-то “стрелки” на веках...
Б. Г.: Ну да. Как бы жены есть у всех, девушки есть – поэтому грим доступен. Там уже можно мазаться в полный рост. Я как бы уже знал, как именно глаза подводить.
А. К.: Для этого бралась отечественная тушь?
Б. Г.: По- моему, отечественной тушью никто не пользовался. Всегда были какие-то девушки вокруг, у которых можно было приличную тушь на секунду стрельнуть. На самом деле у меня дома уже была своя косметичка, мне Джоанна Стингрей привозила из Америки все. То есть я требовал, чтобы она привозила такого, такого и такого.
А. К.: Не могу судить о питерских концертах, но вот эти московские выступления – где-то в районе 82 года, зафиксированные на бутлегах “Арокс и Штер” и “Электрошок”... Там ведь грим применялся очень активно. Это был реальный электрошок...
Б. Г.: Да, у нас был активный грим. И все в кимоно уже были одеты.
А. К.: А один из первых курехинских концертов “Поп-механики”, когда ты играл на клавишах и свое лицо под зомби стилизовал? И Вилли Усов этот снимок увеличил и на его основе создал обложку “Акустики”?
Б. Г.: Я не помню, чем тогда накрасился... Но что-то я тогда в гримерке нашел. Кажется, это было только один раз.
А. К.: По макияжу еще один вопрос. Просмотр видео, он как-то стимулировал твою творческую активность?
Б. Г.: Я тебе могу сказать одну вещь. В самом начале никакого видео не было. Все это начиналось в Таллине, на рок-фестивале 76 года. Вечером после концерта был полный оттяг, который заключался в том, что в Таллине жил человек, который на 8-мм пленку переснимал с телевизора западный рок-н-ролл. И записывал это на магнитофон.
Естественно, на узкой пленке изображение было очень невысокого качества. Синхронизации не было никакой. То есть звук то сходился с изображением, то расходился. Ну, если не сходился – то простите. Но все равно было понятно, что если это Джими Хендрикс, то это Хендрикс. Даже если звук расходится на два такта, то все равно ясно, о чем идет речь. Я был поражен. Это было первое рок-н-ролльное шоу в жизни, которое мы видели. И этот таллинский человек на фестивале устраивал показ таких вот вещей.
А. К.: А технология съемки какая была?
Б. Г.: Телевизор снимается на обычную ручную 8-мм камеру. Параллельно пишется звук на нее. Демонстрировалось все точно так же. Пленка проявляется и как любительское видео показывается на экране при включенном магнитофоне. Естественно, изображение черно-белое. И было очень забавно смотреть, как “Машина времени” выступала в Таллине – до просмотра этого видео и после. До просмотра они на сцене стояли смирно, как положено. Все было замечательно, но они не двигались. На следующий день это была абсолютно другая группа. Маргулис, как паук, передвигался по сцене какими-то чудовищными прыжками. Они извивались, корчились. То есть просмотр видео сразу расковал всех.
А. К.: А когда ты впервые увидел дома у Липницкого видеофильмы?
Б. Г.: Это уже был 82–83 год, фильмы с Брюсом Ли. Мы их смотрели вместе с Витькой Цоем, смотрели всей группой... Но первый раз, когда еще у Липницкого магнитофона не было, он повел меня на мой день рождения к каким-то криминальным ребятам. С трудом оторвал их от просмотра порнухи и сказал: “Ну вы же, ребята, обещали... Давайте, сворачивайтесь”. И показал мне фильм “Вудсток” – про легендарный фестиваль 69 года. У меня тогда крышу, конечно, снесло. Царский был подарок на день рождения. На обратном пути мы с Липницким прошли сквозь массивную железную дверь, даже не заметив, что она заперта”.
5. Чуки-чуки банана-куки
Чем меньше человек думает о себе, чем больше он думает о благе людей вокруг себя, тем он ближе к совершенству. Как говорил один мудрец, свойство Бога – отдавать, свойство человека – брать. Поэтому чем больше человек отдает, тем он ближе к Богу.
Спустя несколько месяцев после завершения тура в поддержку “Навигатора” “Аквариум” опять ринулся в Лондон – записывать альбом “Снежный лев”. Из Англии группа вернулась с потерями – там с мутными бытовыми перспективами остался жить басист Саша Титов. Вместе с ним в Лондоне поселилась его жена.
Втроем с Гребенщиковым и Липницким мы попытались составить заявление для прессы, но дальше набросков дело не пошло. Всю ночь мы просидели в артистическом клубе “Сохо” на Красной Пресне, пили сухое вино, а потом по-дзенски решили: пусть все плывет по течению. Никаких заявлений, никаких интервью. И под утро разъехались по домам.
Видимо, этот мозговой штурм и какие-то мои идеи произвели определенное впечатление на Липницкого. Он организовал еще одну встречу, где от лица БГ предложил мне работать с московской прессой по “Аквариуму”. Тем более что скоро в продаже должен был появиться “Снежный лев”.
“Сколько это будет стоить?” – доброжелательно спросил Гребенщиков, чем сильно меня смутил. По нескольким причинам. Я, например, не очень представлял, как буду брать из рук БГ зеленые банкноты. Фантазии не хватало представить себе сцену: “Борис, вот эта купюра справа надорвана. Нельзя ли ее поменять?” Поэтому после короткой паузы я предложил следующую схему: “Давайте сделаем так. Я буду по мере сил вам помогать. А дальше посмотрим...”
Глядя на довольные лица собеседников, я понял, что угадал. Похоже, что в условиях фригидного российского шоу-бизнеса это был единственно правильный ответ.
Во время беседы я узнал несколько любопытных новостей. В частности, о том, что в “Аквариуме” поменялся директор. И что приглашенные на запись английские музыканты работали в долг. Что называется, “на доверии”. Знали, что БГ не подведет – когда будет возможность, обязательно рассчитается. “Со спонсорами „Навигатора“ мы получили такую головную боль, что больше возвращаться к этому вопросу мне не хочется, – признался Гребенщиков. – Это было одноразовое сотрудничество, и сегодня группа никому ничего не должна. Самое смешное, что за „Навигатор“ мы до сих пор не получили ни копейки...”
“Об этом лучше не говорить, – перебил его Липницкий. – Это не укрепляет имидж группы”.
“А как ты видишь концертную деятельность после ухода Тита?” – чтобы разрядить обстановку, я задал довольно невинный вопрос. Абсолютно не предполагая, какой взрыв эмоций за этим последует.
“После тяжелого концерта в Челябинске, когда я слег, скажем так, с нервным истощением, а нашему роуд-менеджеру вырезали половину желудка... – начал откуда-то сбоку свой монолог БГ. – Почему? От переутомления. Сейчас в России изменился климат. Для меня 18 декабря 1995 года, когда выбрали коммунистов... над Россией в небе что-то изменилось. То, что называется Небесная Россия. И то, в какую сторону это изменилось, – меня не то что перестало устраивать... Это вызывает физическое отвращение. И я, честно говоря, в такой России играть не хочу и не буду. До тех пор, пока не определится мое отношение к этой ситуации. А пока то, что я вижу – когда алкаш-президент в состоянии полного клинического запоя отдает приказы убивать собственных граждан, хладнокровно не замечая этого, – полностью подтверждает, что в Челябинске я был прав. Это случилось на следующий день после выборов – у меня прямо на сцене был сердечный приступ. После концерта меня унесли, хотя я постарался доиграть... Знаешь, Тит свалил очень вовремя. Вместе с нами он создавал новую главу – и вот она закончена. У нас был замечательный период – четыре года полного бардака. Сегодня этот этап для меня закончился абсолютно. Поэтому я не спешу с поисками новых музыкантов – поскольку хочу определиться со своим отношением к происходящему. А отношение будет не мира, но войны – наступает время окопной войны”.
“Как бы это цинично ни звучало, у нас сейчас происходит такая мини-репетиция пресс- конференции”, – грустно сказал я.
“Да-да, – задумчиво и чуточку растерянно пробормотал под нос лидер „Аквариума“. – Но пресс-конференция у нас будет не раньше чем в конце апреля. Через месяц- полтора уже многое выяснится. К этому времени я буду полностью готов”.
На следующее утро мы с БГ и Липницким направились на переговоры в “Триарий”. Договорились, что альбом выйдет 1 мая, а его концертная презентация состоится в “России”. Вскоре Гребенщиков улетел в Катманду – приводить в порядок свое душевное равновесие.
...Через несколько дней я вернулся в мыслях к теме эмиграции Титова. Лично для меня его стремительное исчезновение явилось ударом. Буквально за неделю до записи “Снежного льва” он сидел у меня дома и в течение целого дня давал развернутое интервью для “100 магнитоальбомов”. Вежливо отказался от угощений, зато непрерывно пил воду из литрового пластмассового бутыля. Говорил, что минералка очищает организм от шлаков.
В начале беседы басист “Аквариума” был не слишком разговорчив. “К прошлому я стараюсь не привязываться, – заявил он с эпохальным выражением лица. – Любая мысль о прошлом высасывает много сил. Это мешает жить сейчас. Думать нужно о том, что сегодня. Я стараюсь жить одним днем. Это было бы идеально”.
Затем Тит перестал “включать интроверта”, и беседа пошла повеселее. Я только успевал менять кассеты в диктофоне. В паузах между интервью мы слушали James и Ocean Colour Scene – внешне казалось, что ничто не предвещало радикальных метаморфоз. Тит выглядел умиротворенным и благостным, старательно вспоминая нюансы работы в “Аквариуме”, “Кино”, ранних “Колибри”. Как стало понятно позже, он не просто вспоминал, а сознательно подводил черту под питерским периодом жизни.
Параллельно эмиграции Тита в “Аквариуме” произошла смена барабанщика, что в последние годы стало чуть ли не фирменным знаком
