Непонятные, на первый взгляд, строки стихотворения Николая Ладыгина, в перевернутом виде повторяющие сами себя, на глазах внимательного читателя превращаются в стройную пейзажную картину. В ней, как в волшебном зеркале, отражается образ грезы, мечты — образ сказочного Лукоморья, занесенного белым снегом веков, но всегда желанного и любимого с детства.
Для одних людей Лукоморье — это лишь поэтический вымысел А. С. Пушкина и не более того. А для других — реальность, скрытая в славянской древности, когда языческие племена поклонялись дубу как символу мудрости и вечной жизни; верили в добрых и злых богов, а также в Кощея, леших, русалок, домовых, в возможность превращения девиц в птиц-лебедушек, в переселение людских душ в журавлей. В те далекие времена не строили храмов, потому что храмом для человека была сама окружающая природа, в которой каждый элемент мог стать достойным предметом поклонения, будь то красивое дерево, камень или озеро. Память об этой древности продолжает жить в народных сказках, песнях, считалках, пословицах и поговорках, в особой любви нашего народа к родной природе. Эта древняя память воплощена и в поэзии Ладыгина. Она просвечивает сквозь художественные образы его стихов-палиндромов, слышится в отдельных словах и в слоговой ритмике. Поэтические персонажи Ладыгина, живя вне повседневного времени и пространства, взывают из прошлого к будущему и жаждут бессмертия:
В неразрывной связи с поэтическим творчеством Николая Ладыгина находилось его увлечение живописью, особенно жанром пейзажа. На первый взгляд, эти два вида деятельности кажутся явлениями разного порядка: сложность стихотворного языка палиндрома как бы противостоит реалистическим изображениям природы, порой стремящимся к фотографическому отображению действительности. Но на самом деле только в единстве поэзии и художества можно понять феномен Ладыгина, проникнуть в глубину образности его художественно-поэтического языка.
Ни у кого не возникает сомнения в том, что писать стихи в форме палиндрома очень сложно. Не случайно Владимир Солоухин, познакомившись с поэтическим наследием Ладыгина, оценил его как «огромный труд» и «подвиг»[4]. Действительно, если любое обычное стихотворение, живущее по строгим законам ритма, рифмы и размера, но при этом создающее ощущение естественно льющейся речи, воспринимается нами как чудо, то как тогда отнестись к палиндрому, в жизни которого существует еще больше ограничений?! Кажется, что создавать в этой «жестокой» системе поэтически-возвышенные образы просто невозможно! Но, наверное, мало кто задумывался над тем, что так называемая «реалистическая» живопись — искусство тоже очень сложное и трудоемкое, требующее огромного навыка и мастерства. Чтобы легко и свободно отображать окружающий мир таким, каким он видится человеком, надо пройти большую школу рисунка и живописи, в совершенстве познав законы перспективы, цвета, света, ритма. Наконец, художнику необходимо иметь в своем характере зерно рационализма и терпения, чтобы достоверно изобразить предметы трехмерного мира на двухмерной плоскости. Таким образом, Николай Ладыгин как в поэзии, так и в живописи шел самым трудным путем — путем преодоления преград, ставя перед собой неимоверно трудные задачи. Его стихи могли родиться только в результате огромного труда и творческого усилия. К той же мысли приходишь, глядя на бесчисленное количество его живописных этюдов — удачных и не очень удачных, но всегда с поразительной настойчивостью изучавших законы художественной композиции. Неизменным в них, как правило, оставался и предмет изображения — человек и родная природа.
Поэзия и живопись в произведениях Ладыгина причудливым образом переплетаются, проникают друг в друга, оказывая активное воздействие. Так, например, исследователи его поэтического творчества отмечают, что «Н. Ладыгин — поэт очень изобразительный»[5] , что «соотношение графики, цвета и света» в его стихах «находится в гармоническом единстве»[6]. Художественная терминология здесь очень точно соотносится с самим явлением. Стихи поэта действительно насыщены образами света, цвета, тонов и полутонов, теней, камерных пейзажных описаний, широких горизонтальных панорам.
Живописные картины Николая Ладыгина воспринимаются авторскими иллюстрациями его стихотворных произведений. Они помогают наглядно раскрыть смысл палиндромических строк. То, что остается непонятным в стихах поэта, его пейзажные работы представляют просто и ясно, а именно — восхищение красотой окружающего мира, незыблемая вера в чудодейственную силу природы. Многим произведениям поэта[7] легко находится аналог среди его пейзажных работ. На живописных полотнах перед взглядом зрителя мерной чередой проходят все двенадцать месяцев. Природа предстает в разных своих ипостасях: заснеженная снегом или омытая весенними дождями, обласканная горячими лучами летнего солнца или одетая в осенний багрянец. Художник хорошо чувствовал пейзажный образ и воплощал его в своих работах.
Николаю Ладыгину не удалось окончить художественное училище в Петрограде, где он начинал учиться в начале 1920-х годов. Однако отсутствие профессионального опыта в композиции и рисунке он с успехом восполнял незаурядным даром колориста. В работе над картинами, портретами и пейзажами ему также помогали точный глаз и большие аналитические способности.
Каждая живописная работа Николая Ладыгина при всей своей конкретности обязательно несет долю условности и некой таинственности. Вот, к примеру, осенний пейзаж. Тронуло нежным румянцем осенние листья на деревьях, словно щеки девицы зарделись они на солнце. Распустила Краса-природа свои золотые косы-ветви, расчесанные осенним ветром, и, взглянув в прозрачное зеркало голубых озер, залюбовалась собой: «Хороша! Ой, как хороша!» Залюбовалась собой, да так и застыла в вечной неизменности как по мановению волшебной палочки, скованная первыми заморозками. Пейзаж, как эхо в лесу, повторяется в стихах художника и поэта:
