месячных нет — внутри завелся ребеночек.
Менструация наступала еще трижды. На третий раз Па заметил:
— Видать, знахаркин отвар сильно подействовал! Мы хорошо тебя вычистили, детишек больше не будет. — Несколько дней подряд он пребывал в добром расположении духа.
Однако еще через месяц, когда зима немного ослабила свою хватку, Лига догадалась, что зачала вновь. На это указывала появившаяся слабость, быстрая утомляемость и ощущение чего-то важного, зреющего в ее чреве. Теперь Лига знала, как поступить, чтобы сохранить дитя и дать ему возможность спокойно родиться на свет в положенное время.
Когда подошел срок очередных месячных, Лига взяла подкладные тряпки и отправилась проверять силки. Она убила попавшихся в ловушку кроликов, молодого и старого, и испачкала ткань их кровью, а потом подвязала тряпки к себе.
Угрюмая подозрительность сразу же оставила отца, едва он ощупал дочь той ночью. Па цокнул языком и пробурчал свое обычное: «Мерзкая скверна!», но Лига безошибочно почувствовала его облегчение, и когда рано утром она встала, чтобы выстирать тряпки в ручье, в полусне он издал удовлетворенный вздох.
Миновали еще четыре луны. Набухшие груди Лиги явно нравились отцу, однако порой, распрямляя спину и отходя от очага, она ловила на себе его пристальный взгляд. Смерив ее с головы до ног, Па недовольно хмурился.
Лига измазала тряпки кровью в шестой раз. Дальше так продолжаться не могло: ребенок уже шевелился в животе, сперва едва заметно, будто лягушачья икринка в стоячей воде, радостно и шаловливо, затем все ощутимее, решительно утверждая свое существование. Лига чувствовала, как растет и раздувается не только телом, но и всей собой, от счастья и осознания, что хранит тайну — большую тайну! — от отца. Это не могло длиться; все, чего бы Лига ни желала для себя, заканчивалось очень быстро.
— Стой! — окликнул ее Па с кровати следующим утром. Она поняла: это конец.
— Чего? — отозвалась с наигранным простодушием.
— Покажи.
— Что показать?
— Свои тряпки.
Лига показала скомканную ткань с темными пятнами.
— Неси сюда.
Она изобразила отвращение:
— Фу! Я должна их выстирать.
Отец вытянул руку.
Лига положила грязный лоскут в ладонь отца и отступила назад. Он догадался обо всем не столько по бурым засохшим пятнам, сколько по ее виноватому лицу.
— Что это?
— А ты как думаешь? — Лига вздернула подбородок.
— Я думаю, что эта кровь еще с прошлого месяца. Так?
— Нет, конечно! — Не далее как вчера вечером она собственными руками поливала тряпку кровью куропатки, которую потом приготовила на ужин.
— Эти пятна не свежие. А ну, покажись.
— Еще чего! — Лига упрямо зажала юбку между ногами.
— Не зли меня, маленькая лгунья!
Отец вскочил с кровати и набросился на нее. При своем росте и весе он двигался на удивление быстро. Последовало два или три удара, ее голова дернулась, в глазах потемнело. Отец пригвоздил задыхающуюся Лигу к стене, задрал ей юбку и выдернул привязанную к поясу материю.
— Сухо! — Он заткнул тряпку обратно и потряс Лигу за плечи. — Сухо, черт побери, как на дне винной бочки!
Он выпрямился и в упор посмотрел на дочь, удовлетворенный знанием правды, полный отвращения, потом наотмашь ударил ее по лицу, сильнее, чем когда-либо прежде. Лига неподвижно лежала на полу и разглядывала бешено крутящийся потолок, думая о том, что Па, вероятно, сломал ей челюсть.
— Говорят, после пары пинков ребенок вылетит, как пробка! — взревел отец. — Пара крепких пинков по пузу, и дело сделано!
Он ударил ее только один раз, но Лига была уверена, что этого достаточно. В отчаянии свернувшись клубком, она молча смотрела на беснующегося отца.
Через некоторое время он опустился на стул и глухо проворчал:
— Где мне теперь взять денег?.. Проклятая брехливая ведьма! Что ты себе
— А когда все закончишь, пошей мне новую рубашку из того отреза, что я тебе дал. — Отец стоял у двери, закинув за спину мешок с добычей, которую собрался продать в городе. Судя по тому, как трепыхался мешок, в нем был дикий заяц или крупный кролик, а то и два. У отца созрел план; отчаяние, владевшее им в последние недели, с тех пор, как он узнал о ребенке, уступило место решительности.
Лига взялась подметать.
— Я не умею, — холодно ответила она. Ей почему-то хотелось раздразнить Па, вызвать в нем злобу. Лига находила в этом странное удовольствие, как если бы добровольно сунула руку в огонь, а потом радовалась ожогам и волдырям.
— Возьми ту, что порвалась. Распори ее и разложи кусочки на ткани, потом обведи, вырежи по ним новые и сшей по подобию первой.
— Не так-то это просто!
— Тебя отколотить? — Отец грозно двинулся на Лигу. — Дочка Тиба Стоунера справится с шитьем в два счета! Ты что, хуже нее?
— Вот тут, на груди, — Лига показала на старую рубашку, — видишь складочки? Как, по-твоему, я должна их сделать?
— А я знаю?
— Уф-ф, — вздохнула Лига. — Тогда иди.
— Я что, похож на портниху? — взъярился отец. — На бабу? Похож на твою мать? С юбкой, сиськами и жирной задницей?
Лига повернулась и легонько толкнула его.
— Ступай себе.
— Ты смеешь меня пихать? — Отец грубо толкнул ее, а потом еще и еще раз — он ведь был гораздо крупней и сильней дочери, — пока Лига не отлетела к каминной полке. Отчаянно моргая, она старалась не морщиться, чтобы Па не заметил ее ушибленное плечо.
— Иди, иди, — подначила она. — А то эль простынет. Осгуд уже помочился в твою кружку.
Отец с размаху ударил ее кулаком по голове. Падая, Лига вскрикнула — или ей это померещилось? Мгла беспамятства перетекла в шум пульсирующей в висках крови и тугую шишку, выросшую на лбу от удара то ли о лавку, то ли об пол. Отец широким шагом удалялся от хижины. Его маленькая фигурка виднелась между ножками лавки и стола, в проеме двери на фоне деревьев, уже тронутых осенней желтизной, и низкого неба.
— А-а, — сказала Лечуха Энни, — опять ты.
Он стоял на пороге и хорохорился, несмотря на обуревавшие его стыд и волнение.
— У меня к тебе дело.
За напускной презрительностью ясно читался страх — этот человек боялся не столько ее сомнительного ремесла, сколько необходимости к нему прибегать.
— По всему видать, делов ты уже наделал.
Переступив с ноги на ногу, он сощурился. В дымном сумраке старую ведьму было не разглядеть, отчего казалось, будто разговаривает сама темнота.
