больницу зпт ничего страшного зпт приезжай когда сможешь Сергей Вадим». Мы дали такой текст, чтобы Валя не впала в панику – с ней это бывает. Потом мы еще раз заехали к Сидоренкам. Сидоренко хорошо устроился, его хозяйство ведут сразу две женщины, жена и сестра жены, за это мы зовем Сидоренку Султаном; сестры были лучшими подругами Руслановой Вали и потому находились в курсе наших бед. Они, конечно, решили, что именно они и будут сидеть с Русланом до тех пор, пока не приедет Валя, да и потом ей нужна будет помощь, и сразу стали обсуждать, чем кормить Руслана, и Серега предложил себя и мотоцикл в полное распоряжение Сидоренок, чтобы съездить на рынок или даже в какую-нибудь деревню, а я пошел к Наташе. Мне совсем не хотелось идти, я боялся идти, но предлог, чтобы не ходить, не подворачивался, и смысла оттягивать не было, да и времени тоже… Когда я вошел, Наташа жарила котлеты.
– Где ты был? – спросила она, не оборачиваясь.
– Руслан выбросился из окна, – сказал я.
– Живой? – спросила она.
– В больнице, – сказал я. – Бедро и таз.
– Это надолго, – сказала Наташа. – А как Элла?
– Элла плачет, – сказал я. – Серега напоил ее бромом.
– Бедная девочка, – сказала Наташа. – Тоже долго не продержится. Ты будешь есть?
Я вдруг почувствовал тошноту – то ли от голода, то ли от бессонницы, то ли все-таки накурился.
– Буду, – сказал я. – Только я попью сначала чего-нибудь.
Наташа налила в стакан оставшееся вино. Стакан запотел. Вино было терпкое и, кажется, чуть солоноватое.
– Я никакого гарнира не делала, сказала она. – Хочешь, вермишель отварю?
– Не надо, – сказал я.
Поели мы молча. Наташа собрала тарелки и положила их в мойку.
– Спасибо, – сказал я.
Наташа не ответила. Я обратил внимание на пепельницу. Окурков в ней прибавилось. Наташа тоже не выдержала. Я постоял у окна, потом прошел в комнату. Наташа сидела на диване, обхватив колени руками. Я погладил ее по голове. Она поморщилась…
– Не надо, Вадим.
– Почему не надо?
– Не надо. Не хочу.
Я сел с ней рядом – рядом, но не вплотную.
– Ты видел Руслана? – спросила Наташа.
– Серега разговаривал с врачом, – сказал я.
– Ясно, – сказала Наташа и замолчала.
Я поймал себя на том, что сижу в самой детсадовской позе; спина прямая и руки на коленях, – но никак по-другому сесть не мог, это было бы неестественно. Пусто было в голове, пусто и холодно в том месте, где должна быть душа. Завтра начнется новая жизнь, но это не трогало, потому что сегодня кончится старая и единственная.
– Неужели все? – тихонько спросила вдруг Наташа; она спросила это недоверчиво, а губы ее обиженно скривились, как будто она хотела заплакать, но я знал, что она не заплачет. -Неужели на самом деле все?.. -Я промолчал.
Наташа вскочила и стремительно прошлась по комнате. – Господи, хоть бы… – она не договорила, остановившись у окна. Что-то там происходило, за окном.
– Дождь, – сказала она, обернувшись. – Наконец-то… Только теперь я услышал звон капель о стекло. Туч не было, и продолжало светить солнце, и с чистого неба падали крупные веселые капли. Мы стояли и смотрели на дождь.
Слепой дождь – это к счастью. Потом я спохватился и открыл окно. Арбузный запах свежего дождя и мокрой пыли ворвался в окно и закружил по комнате.
– Как жалко… – вздохнула Наташа. – Как все могло быть по-другому. И ведь никому не скажешь, не предупредишь…
Это верно, подумал я. Именно не расскажешь и не предупредишь. Это они продумали как следует.
– Как хорошо нам было бы вместе…
Дождь перестал внезапно, как и начался, от асфальта поднимался пар, на нем появились сухие пятна, хотя с деревьев еще капало. Под окном вдруг раскричались воробьи, а над домом напротив встала радуга – немыслимо яркая и сочная, добрая, теплая, умытая…
– Ты умеешь стрелять? – спросила Наташа, спросила еще тогда, ничего, конечно, не зная о будущем, о наших судьбах и о судьбах многих других, оказавшихся причастными…
– Умею, – ответил я.
– И я умею, – сказала Наташа. – Наверное, скоро нам всем понадобится это умение.
– Ты думаешь… – начал было я, но Наташа перебила…
– Скоро нам всем придется много стрелять. Они ведь не отступятся так просто. Сейчас они наверняка дрессируют кого-то еще, как дрессировали нас.
