– Ты рассказывал матери о нас?
– Нет, я ничего ей не говорил.
– Почему?
Он задумался на секунду.
– Ну, раз уж ты решила, что расскажешь своим после, я подумал, что мне тоже не стоит говорить. Пусть это будет наш секрет. – Он улыбнулся. – Ты ведь никому не говорила, да?
– Нет, – подтвердила она. Из бумажника она вытащила несколько снимков. Через разделявший их стол он пытался рассмотреть верхнюю фотокарточку. На ней была Дороти и ещё две девушки – сёстры, решил он. Перехватив его взгляд, она протянула ему фотографию. – В середине – Эллен, с той стороны – Мэрион.
Сёстры стояли перед машиной, «Кадиллаком», отметил он. Солнце находилось позади них, так что лица оказались в тени, но разглядеть сходство всё же было можно. Все три – скуластые, с крупными глазами. У Эллен волосы казались чуть более тёмными, чем у Дороти, но более светлыми, чем у Мэрион.
– И кто же самая хорошенькая? – поинтересовался он. – Я имею в виду, после тебя.
– Эллен, – ответила Дороти. – И не после, а наоборот. Мэрион тоже не дурна, но только она носит вот такую причёску, – она убрала свои волосы назад, в тугой пучок, и нахмурилась. – Она же интеллектуалка. Помнишь?
– О-о. Фанатка Пруста.
Она подала ему следующий снимок – фотографию её отца.
– Р-р-р, – прорычал он, и они оба рассмеялись.
– А это – мой жених, – и протянула ему карточку его самого.
Он посмотрел на фотографию задумчиво, оценивая симметричность её композиции.
– Не знаю, – протянул он, потирая подбородок. – По мне, несколько беспутен.
– Зато красив, – возразила она. – Так красив. – С довольною улыбкой она убрала фотографию в пакет. – Не потеряй её, – предупредила она серьёзно.
– Не потеряю. – Он оглянулся, глаза его блестели. На стене рядом с ними висела панель выбора номеров музыкального автомата, который находился в глубине зала, у стойки. – Музыка, – объявил он, запуская пятицентовик в прорезь. Провел пальцем вверх и вниз вдоль двойного ряда красных кнопок, читая названия песен. Помедлил у кнопки с табличкой «Чарующий вечер» – это была одна из любимых песенок Дороти – но тут ему бросился в глаза шильдик пониже: «На вершине потухшего вулкана», и после секундного раздумья остановился на этом номере. Нажал кнопку, и джук-бокс воспрянул ото сна, озарив лицо Дороти розовым светом сигнальных огоньков.
Она склонилась над часами у себя на руке, потом откинулась на спинку стула, в восторге зажмурив глаза.
– Здорово, подумать только, – прошептала она с улыбкой, – на следующей неделе уже не надо будет бежать в общагу! – Из динамиков послушались вступительные гитарные аккорды. – Может, нам стоит написать заявление на трейлер?
– Я был там сегодня, – сказал он. – На это может уйти пара недель. Пока мы можем жить у меня в комнате. Я поговорю со своей домовладелицей. – Он взял бумажную салфетку и принялся отщипывать аккуратные клочочки бумаги по её краям.
Женский голос пел:
– Народные песенки, – хмыкнула Дороти, закуривая сигарету. Медью блеснул коробок-книжечка.
– Твоя беда в том, – возразил он, – что ты жертва аристократического воспитания.
– Ты сдал кровь на анализ?
– Да. Тоже сегодня днём.
– А мне надо?
– Нет.
– Я смотрела в справочнике. Там сказано, в Айове требуется анализ крови. Значит, нужно нам обоим?
– Я спрашивал. Тебе не нужно. – Он продолжал методично пощипывать салфетку.
– Уже поздно…
– Давай дослушаем песню до конца, хорошо? Она мне нравится. – Он развернул салфетку: она превратилась в затейливое бумажное кружево с повторяющимися симметричными узорами. Восхищенно он расправил свою работу на столе.
– Вот видишь, с кем нам, женщинам, приходится иметь дело?
– Да уж. Какая жалость. Моё сердце обливается кровью.
У себя в комнате, удерживая злополучный снимок над пепельницей, он поднёс зажжённую спичку к его нижнему уголку. Это была фотография для университетского Ежегодника; он удачно вышел; он ни за что не стал бы её сжигать, если бы в своё время не подписался размашисто внизу: «Дорри, с любовью».
7
На занятие в девять она, как всегда, опаздывала. Сидя в последнем ряду, он наблюдал за тем, как
