– Смотри! – показывает он. – Их логово там, у ограды, где поленница. Мерзкие твари, вероятно, они там размножаются. Сейчас нагоню на них страху ружейными залпами. Видишь, вон комочек меховой? Это тот торопыга, который решил покинуть укрытие и храбро выступить против тяжелой артиллерии противника.
– Это тряпье, – говорю я.
– Тряпье! Какое тебе тряпье? Бог ты мой, и в самом деле тряпье! – надувает губы Виктор. – Черт возьми, опять промазал.
– Нельзя ли оставить крыс на денек в покое? – спрашиваю его.
В открытое окно врывается холодный ветер. Дрожу под своим полотенцем от холода, как осиновый лист.
– От крыс вонь, они переносчики болезней. Кроме того, они пожирают младенцев. Ты должна гордиться, что я объявил войну этим тварям. Неужели ты жаждешь спасти жизнь этой мерзости, которая питается младенцами?
– В нашем доме крысы еще не сожрали ни одного младенца. Едва ли они найдут здесь, чем поживиться. У нас они какие-то худосочные, – говорю я.
– Меня не обманешь, – ухмыляется Виктор, указывая на ружье, – признайся: хочется тоже пострелять? Всегда я заграбастываю «крысиное ружье». Вот, возьми, – оно твое.
– Не надо мне «крысиного ружья», – отвечаю ему. – Хочу, чтобы ты перестал палить по животным.
– Хилари, крысы совсем не те животные, о которых сообщают в экстренных выпусках «Географического вестника». Крысы – паразиты. Представь себе, что это – гигантские тараканы.
– У них мех, – возражаю я.
– Ты безнадежна, – вздыхает Виктор. Он подтягивает трусы и возвращается к окну. Приладив приклад к плечу, направляет длинные стволы ружья вниз и палит в воздух.
Сдернув с батареи синие джинсы, натягиваю их на себя. Виктор, нажав оба курка, дважды стреляет из окна. Грохот чудовищный. Заткнув уши, мечусь по комнате в поисках свитера. Опять раздаются выстрелы, и я слышу вопль Виктора: «Чуть не попал!» Он стреляет еще раз и при этом от сильной отдачи теряет равновесие. «Ремингтон» – 16-кали-берное ружье, а Виктор – отнюдь не первоклассный стрелок.
Прислонясь к противоположной стене, наблюдаю за ним. Справа от меня стол Виктора, заваленный его записями и раскрытыми книгами. На толстенном староанглийском словаре расплылось чернильное пятно от сломанной авторучки.
– Постарайся не подстрелить соседских ребятишек, – прошу Виктора.
– А у нас нет соседей, – отвечает он.
– Тогда просто будь поосторожнее.
Виктор машет мне рукой в знак приветствия. Затем возвращается к своим упражнениям. Встав на колени перед окном, взводит курок. Мне кажется, что он и не целится. Приклад ружья при отдаче больно бьет его по плечу. Он открывает затвор и перезаряжает ружье.
– Послушай, Виктор, может, хватит, – прошу я.
– Это всего лишь крысы, – отвечает Виктор.
– Довольно, прекрати.
– Включи телевизор или займись чем-нибудь. Подхожу к окну и легонько толкаю Виктора. Он, не обращая на меня внимания, поворачивается к окну и снова стреляет.
– Серьезно, Виктор. Мне все это осточертело.
– Что ты пристала? – орет Виктор, опуская ружье. Лицо у него красное, злое, губы сжаты. – Не хочешь, чтобы я стрелял в крыс? А чем, по-твоему, мне заняться? Писать завещание?
– Пошел к черту! – отвечаю я. Виктор, поднявшись на ноги, направляется ко мне. Рот полуоткрыт, лицо злое и совсем чужое. Я отступаю к стене. Гневно посмотрев на меня, он возвращается к окну и поднимает ружье.
– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю его. – Ненавижу твою стрельбу. Когда ты палишь из ружья, ненавижу тебя.
– Да брось ты, это всего лишь небольшое расхождение во взглядах. Будь я вождем племени найанга, плясал бы в маске быка. Но я житель Новой Англии, а потому стреляю по крысам, – объясняет он.
– Так прекрати! – ору я.
– Может, наконец, заткнешься? – отвечает Виктор, прицеливаясь то ли в крыс, то ли в чистое небо, – трудно сказать.
Бросаюсь к Виктору и, схватившись за ружье, поворачиваю его прикладом к потолку. Виктор отталкивает меня, не выпуская ружья из рук.
– Что с тобой? – кричит Виктор. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в приклад. Плечом он пытается оттолкнуть меня.
– Не мешай! – орет он. Изо всех сил тянет ружье к себе, прижимая при этом мой палец к курку. Вскрикнув, я отдергиваю руку. Приклад попадает в окно, осколки стекла летят во все стороны.
– Наигрался? – спрашиваю Виктора. Сквозь дыру в стекле величиной в кулак за деревянную раму окна в комнату залетают снежинки и тают в воздухе.
– Нет.
– Так посмотри, что ты сделал с моим пальцем, – говорю я, протягивая к нему руку. Палец опух.
