нетрудно, так как они всегда сонны и неповоротливы. Добыватели каучука, которым, конечно, часто приходится встречаться с пресмыкающимися, рассказывали мне об огромных удавах или боа, которые жили в реке в нескольких милях от поселка Флоресты. Туземцы говорили, что эти змеи обладали большой гипнотической силой, но к подобным рассказам, как и ко многим другим, нужно относиться с большей долей осторожности. Тем не менее, я хочу рассказать о случае, происшедшем во время моего пребывания во Флоресте, и которому я, безусловно, верю, так как у меня была возможность расспросить лиц, принимавших участие в этом деле.
Один из добывателей каучука, Хосе Перрейра, сдав управляющему свою порцию каучука, добытую за неделю, отправился в челне по течению реки домой. Он усиленно работал веслами, надеясь до полуночи добраться до своей хижины. Когда он поравнялся с небольшой бухтой, образуемой впадением речки Игарапе в Инферно, что значит «ручей ада», он услышал шум. Предполагая, что шум производит какое-нибудь крупное животное, пришедшее на водопой, Перрейра бесшумно направил челн к берегу, привязал его к ветке и вылез на берег, держа наготове ружье. Не найдя на берегу никого, он вернулся к челноку и продолжал свой путь вниз по течению реки. Не проехал он и десяти ярдов от этого места, как снова остановился и прислушался. Ничего подозрительного как будто не было, только вдали раздавался рев обезьяны. К этим звукам он давно привык. Он не мог объяснить, что с ним происходит, но его неодолимо тянуло обратно на берег, который он покинул несколько минут тому назад. Перрейра снова привязал челн к той же ветке и взобрался на то же место. Ему было очень не по себе, но он не увидел ничего, что могло бы его встревожить, ничего, на что мог бы направить свое ружье. Он вторично сел в челн, не будучи в состоянии объяснить таинственную силу, которая влекла его в это мрачное, освещенное луной место на темном, предательском берегу. Но едва он отплыл на несколько шагов, как им овладело то же желание вернуться, и он не мог ему противиться.
Перрейра не понимал, что с ним происходит. Он был совершенно трезв, лихорадки у него не было две недели, и физически и умственно он был вполне здоров; он никогда не приобщался к «культуре» в такой мере, чтобы у него могли быть расшатаны нервы; всю жизнь он прожил в этой обстановке, и страх перед людьми или животными был ему незнаком. И тем не менее этот здоровый смелый мужчина совершенно пал духом, закрыл лицо руками и зарыдал, как ребенок, оставленный в темной комнате.
К счастью, трое рабочих из Флоресты возвращались этой же дорогой домой и плывя мимо бухты, услышали с берега плач. Они остановились и окликнули. Хозе с трудом объяснил, что он не в состоянии сойти с того места, где находится, и что на него напал смертельный страх. Тогда товарищи взвели курки ружей и подплыли к берегу. Здесь они увидели как раз под корнем дерева, где сидел несчастный, голову чудовищного водяного удава, глаза которого были пристально устремлены на жертву. Змея находилась лишь в нескольких футах от Хосе, но он не видел ее. Удава убили, и чары гипноза были рассеяны, но Хосе весь путь пролежал на дне лодки, трясясь, как в лихорадке.
Удав имел гигантские размеры: по измерению рабочих, он имел в длину 79 пядей, или свыше 52 футов; толщина его достигала 28 дюймов.
Я подробно расспрашивал об этом случае участников, и все трое единогласно подтверждали достоверность происшествия. Тем не менее я продолжал скептически относиться к приписываемой змеям гипнотической силе, в особенности над человеком.
В это время мы ожидали очередного прибытия баркаса, ежемесячно приходившего из Ремати-ди- Малис с продуктами и забиравшего из Флоресты каучук. Мы провели весь день в лагере одного из служащих, находившемся на расстоянии полдня пути от главного поселка, взвесили весь добытый там каучук и погрузили каучуковые шары в нашу большую лодку, чтобы отвезти их во Флоресту. Кончив погрузку, мы напились черного кофе, съели несколько больших сладких ананасов, а затем прилегли вздремнуть до полуночи: было решено путешествовать ночью, когда было прохладно и не было наших мучителей — надоедливых насекомых.
Лодка, нагруженная каучуком, быстро двигалась по темной реке. Мы курили трубки и энергично гребли. Через некоторое время обогнули мыс, где огромные деревья, покрытые орхидеями и другими паразитными растениями, опускали свои ветви до самой воды. Слышен был только зловещий крик ночной совы — «матери луны», как называют ее индейцы. За исключением этих звуков и плеска воды от весел, ничто не нарушало тишину ночи.
Я собирался закурить вторую трубку, как мне указали на большой темный предмет, лежавший неподалеку от нас на песчаной отмели, освещенной луной.
Кто-то прошептал: — Сукуруху!
Это слово означает удав.
Сердце заколотилось у меня в груди при мысли, что передо мной — владыка болот, огромное молчаливое чудовище реки, о котором так много было написано, но которого лишь немногим удалось видеть в его логовище.
Причалив лодку к берегу, мы вышли и двинулись вперед гуськом. На илистой отмели, наполовину скрытой сухими ветвями, я увидел какую-то конусообразную массу, футов в семь вышиной. Из под нее высовывалась шея и голова змеи, и маленькие блестящие глаза были прямо устремлены на нас. Мы остановились на расстоянии пятнадцати футов от чудовища и посмотрели друг на друга. Я чувствовал себя как бы гипнотизированным и не был в состоянии не только сделать хотя бы один шаг вперед, но даже не мог думать или действовать по собственной воле.
Змея все еще не двигалась, но при ярком лунном свете я мог видеть, как туловище ее вытягивалось и сокращалось при дыхании; желтые глаза, казалось, испускали фосфорический свет. Мы стояли, словно окаменелые, в то время как огромное молчаливое чудовище смотрело на нас. Моя правая рука скользнула к кобуре автоматического револьвера и медленно открыла предохранитель. Я сделал усилие и повернул глаза на моих спутников, чтобы освободиться от гипноза змеи. Потом выстрелил в упор в голову змеи, выпустив всю обойму. Спутники мои немедленно пробудились от гипноза и в свою очередь выстрелили из винчестеров в огромную голову, которая теперь высоко поднялась над нами с громким предсмертным шипением.
Наши крики эхом прокатились по лесу. Змея развернулась и, извиваясь от боли, сделала попытку поползти к воде. Мы уже освободились от гнетущего чувства оцепенения, но старались держаться на почтительном расстоянии от барахтавшейся змеи и от могучих ударов ее хвоста, которые убили бы человека на месте.
Через полчаса судорожные подергивания начали слабеть, но мы не осмелились приблизиться к чудовищу, даже когда туловище перестало биться и голова беспомощно погрузилась в воду. Было решено остаться на этом месте всю ночь и провести здесь и следующий день, так как мне хотелось снять со змеи кожу и повезти этот трофей домой, в Соединенные Штаты. Мы поднялись выше на берег, развели у кустарника костер, привязали наши гамаки к деревьям и крепко заснули в нескольких ярдах от умирающего левиафана.
Поднявшись до восхода солнца и выпив на скорую руку кофе, мы сбежали вниз взглянуть на змею. Она была мертва, и немудрено, так как голова ее была буквально разможжена. Мы принялись за работу, вытягивая огромное туловище на песчаной отмели.
Удивительную картину представляла на фоне непроходимых джунглей эта гигантская змея. Я принялся ее измерять. Оказалось, что длина змеи равнялась 672 дюймам, или 56 футам. Толщина туловища достигала 2 футов.
Цифры эти являются результатом тщательного измерения. Я проверил их, измерив вторично от хвоста к носу, чтобы избежать возможных ошибок, а затем попросил индейцев измерить по их способу; результат их измерений подтвердил правильность приведенных выше цифр.
Затем мы приступили к снятию кожи, что было нелегко под палящим солнцем, припекавшим нам спины. Большие стаи ястребов, почуяв труп, кружились над головами в ожидании своей доли. Каждому было поручено снять кожу с определенной части змеи, и мы дружно работали, вооруженные мачете и деревянной дубиной. Змею положили на живот и разрезали ее во всю длину вдоль позвоночника; кожа на животе была такая твердая, что с трудом поддавалась ножу. К двум часам закончили работу и выбросили труп в реку, где на него немедленно накинулись вездесущие пирайи и аллигаторы.
Мы перевезли кожу в поселок, где я препарировал ее мышьяковым мылом и упаковал в ящик, чтобы впоследствии взять с собой в Нью-Йорк. В высушенном виде кожа имела 54 фута 8 дюймов в длину и 5 футов 1 дюйм в ширину.
