свою рукопись, он сказал неожиданно тонким, как у кастрата, тенором, почти дискантом:
— Это басня, не пугайтесь!
— Ваша?
— А чья же? Не Крылова и не Михалкова — не радуйтесь!
— Оставьте рукопись, я прочту и дам ответ по почте. Адрес ваш есть на рукописи?
— Адрес-то есть, — сказал он, плотно усаживаясь в кресло для посетителей, — но вам придется прочитать мою басню при мне и оценить ее гоже при мне. Я старый воробей, я — не обижайтесь! — все эти ваши редакционные штучки-дрючки знаю!
Он откинулся на спинку кресла и стал громко смеяться. Звуки, которые он при этом издавал, напоминали скрежетание- испорченной кофейной мельницы.
Поскрежетав, он зло сверкнул на меня своими очками и скомандовал:
— Читайте!
Я покорно взял рукопись и стал читать:
— Почему вы остановились? — сказал он в ответ на мой недоуменный взгляд. — Читайте дальше!
— Мне непонятно, что значит слово «присёл»?
— Присёл — значит присел, что тут непонятного?!
Орел… птица… опустилась с высоты на скалу. И села! Орлом!
— Тогда надо бы так и написать «присел», а у вас над буквой «е» стоят две точки.
— Иначе рифмы не будет. «Орел» и «присел» — это чепуха! А «орёл» и «присел» — в рифму. И с точки зрения юмора это здорово. Пусть артист читает басню как бы слегка пришепетывая: «Орёл присёл на камушек скалы».
Испорченная кофейная мельница снова заскрежетала.
— Может быть, тогда вам есть смысл не публиковать эту басню, а отдать ее какому-нибудь артисту- чтецу и объяснить ему ваш творческий замысел насчет пришепетывания для юмора? — попытался я схитрить.
— Э нет! — он погрозил мне пальцем. — Вы, пожалуйста, не финтите со мной. У меня блата нет среди артистов, вы сначала напечатайте мою басню, а уж потом они у меня не вырвутся!..
Он извлек из своего портфеля три бутылки кефира, поставил их на мой стол, потом вытащил оттуда же цветную пачку бумаг с разными штампами и тоже положил ее на мой стол.
— Вот, видите, это все переписка по поводу моего «Орла». Басня была мною послана по почте (он назвал редакцию популярного журнала), ее не напечатали, а спустя короткое время опубликовали другую басню, другого автора, хуже моей. Я. провел расследование собственными силами и установил, что этот другой и редактор, женаты на одной и той же женщине!
— Одновременно?
— Нет, конечно… В порядке, так сказать, живой очереди! Но все равно явный блат! Я написал об этом возмутительном факте… Вот мое заявление, и вот ответ на него… Мне порекомендовали передать мою басню в другую редакцию. Пожалуйста, я передал… (Он назвал эту другую редакцию.) Спустя некоторое время мне оттуда ответили, что басня моя не соответствует, видите ли, программе ихней редакции, и посоветовали передать ее… (Он назвал третью редакцию.) Я передал… Эти стали играть со мной в молчанку. Тоже я написал заявление в творческую организацию… Вот оно, пожалуйста!.. В ответе сказано, что басня моя «нуждается в некоторой доработке»… Очень приятно! Пожалуйста!..
Вот вы берите мою басню, и давайте доработаем. Но предупреждаю: «Орёл» и «присёл» — это моя находка, и я ее никому не уступлю.
Он исчез так же мгновенно, как возник. А я, запихнув за щеку таблетку валидола, пошел к старейшему работнику нашего издания, мудрецу и хитряге по прозвищу Тертый Калач, за советом: как быть, что делать? Он выслушал мой рассказ и сказал, подавив вздох:
— По всем признакам, ты нарвался на самый опасный вид графомана — на графомана сутягу. Никаких отзывов, никаких ответов, никаких угроз! Таких, как он, надо брать ласковым измором. Что у него там за басня? Дай сюда… Все ясно! Отошли его басню в Академию наук, в охрану природы. В препроводительном письме проси их вызвать автора к ним для оценки его произведения с точки зрения современных требований экологии и правил охоты на пернатых хищников типа «орел». Все! Пусть походит, а там будет видно. Главное, с глаз долой — из сердца вон.
Я вернулся к себе, и в тот же день по почте были отправлены два письма: одно — Ему, другое — в охрану природы.
Из моих глаз Он пока убрался, а из сердца нет!
Каждый день я прихожу на работу со смутной тревогой: а что, если «орёл» уже «спустился» с высоты и парит надо мною, как ворон из песни?!
Товарищи из охраны природы, миленькие, подумайте о том, что редакционный работник тоже человек, а человек — это частица той же природы, которую вы охраняете, подумайте и отфутбольте Его еще куда-нибудь. Подальше от литературы!
ЦЕЗАРЬ И КРРЫТИК
(Рассказ писательской собаки)
Я — черный пудель по кличке Цезарь. Я работаю собакой у одного писателя.
Откровенно говоря, мне мое имя не нравится. Сколько есть на свете хороших собачьих имен: Полкан, Барбос, Дружок, Верный, — а я почему-то… Цезарь!
Что такое Цезарь, я не знаю, а хозяин еще, представляя меня своим гостям, говорит при этом обычно так:
— Познакомьтесь, это наш Кай Юлий Цезарь!
Совсем уже непонятно! Не Лай Юлий Цезарь, а Кай… Почему Кай?! Зачем Кай?!
Однако ничего не поделаешь, приходится откликаться и на Кая и вежливо вилять хвостом. Впрочем, многим людям тоже не нравятся их имена, которые они носят с детства, как ошейники. Грише хотелось бы называться Яшей, а Яше — Гришей. Вечная история!
В мои собачьи обязанности входит: выводить хозяина на прогулку подышать свежим воздухом два-три раза в день. Пока он дышит, я успеваю провернуть свои собачьи делишки и даже слегка поухаживать за дамами — есть тут в нашем дворе одна юная эрдель-терьерочка, очень милая особа, мы с ней наперегонки носимся по двору, делаем вид, что кусаемся, — в общем, флиртуем!
Кроме всего перечисленного я должен лежать под столом, когда хозяин сочиняет свои произведения.
Я обязан при этом лежать спокойно, неподвижно, положив морду на передние лапы. Нельзя ни вздыхать громко, ни чесаться, ни скулить — ни-ни! Это отвлекает хозяина от его важных сочинительских мыслей. А по-пробуйте-ка лежать неподвижно, когда вас кусает блоха, которой наплевать и на меня, и на моего хозяина, и на его важные мысли! Мне безумно хочется в это время рычать и ожесточенно чесаться, но я сдерживаюсь и терплю.
Не думайте обо мне плохо — я чистоплотная собака, хозяйка часто моет меня в ванной и даже не жалеет для «нашей собачки» какое-то свое отвратительное, вонючее снадобье, которое она называет заграничным шампунем. Но ведь блохи поразительно живучие твари, их никаким шампунем не проймешь. Я даже заметил, что после шампуня они прыгают и кусаются еще резвее, — наверное, он им нравится так же, как людям нравится, например, их ужасное питье — водка.
Как радостно зато бывает, когда хозяин наконец встанет из-за стола и, потянувшись, скажет:
— Ну, на сегодня все. Глава окончена. Кай Юлий, готовься, сейчас пойдем дышать свежим воздухом!
