Такие дома сгорят! Даже жалко. Неплохо устроились куркули борковские. Колхознички бульбяные! Песочек желтый, а голода не знали даже в тридцать третьем, когда другие загибались. Потому и бандиты еще на уме. Советы им в голове. Мало вам Сталина, колхозов, не натешились! Но дома можно было бы и не сжигать, если большевиков навсегда прогнали. А то, может, и сами немцы не верят, что навсегда? То они дрожат над каждой мармеладинкой, как над причастием святым, а тут на ветер и дым такое добро пускают. Ну, а бандеровцам что, они здесь в командировке, им лишь бы ухватить под полу. Вон как бегают со двора во двор. Побьют, попалят и геть в свою Западную!.. Тоже хорошие куркули!..
Ну, где эти мои придурки, куда побежали? Стоят друг друга, что Доброскок, что Сиротка — одним мешком крестили! Бегают, подлизывают за бандеровцами, которые уже в середине деревни постреливают. Не очень за ними лизнешь. Стащить бы с которого мундир да показать, сколько под ним штанов да бабьих кофт понадевано! Другой — что тебе капустныйкочан, таким и приедет в Могилев. Ага, вон и мои. Остановил их немец, лепечут что-то, объясняют, чьи и куда идут, по какому делу. Нет, не немец это, порусски окает, а немец у него за спиной жмется — с кульком грязным в руках.
— Камрад в долгу не останется, ребята. Не в службу, а в дружбу.
Чего им надо, этим друзьям? А Сиротке лишь бы поорать:
— Эй, Тупига, хочешь? Француз салом платит. Копченое. За одну только хату.
Так вот оно что! Еще один сачок сыскался — французский! Они тебе ворованное сало, а ты за них поработай. Продают и сами же платят. Доливана, шефа бы сюда, он бы вам залил сала за шкуру.
— Как жидовки бобруйские! Курицу зарезать — соседа зовет.
— Ничего ты не знаешь, Тупига. — Сиротка рад за других стараться, когда его не просят. — Для курей нож надо специальный — кошерный. А твоя машина — на любой случай. Ого, Тупига у нас мастер. Барчик и помочиться без него не может. Специалист наш Тупига! Одним диском обработает, что твое отделение не сумеет. Берись, дура, сало какое!
Вот и берись, раз в Одессе все такие грамотные.
Чудеса, да и только у этих немцев! То готовы на край света ломиться, чтобы ни один не спрятался, а тут ходит у них под носом, и не видят. Да такого француза, с таким носом в сорок первом любая полиция остановила бы: снимай штаны! Вылитый Жмеринка этот ихний француз! Но мне что, больше, чем немцам, надо?
— Ладно, пихай свое сало сюда, раз у самих кишка тонка. Доброскок, где Доброскок?
Снова смылся и диски утащил. О гад, ну, добегаешься у меня, это точно! Я тебя достану без кошерного…
Изба большая. И сделана мастеровито, ничего не скажешь. Даже над воротами специальная крыша, наддверие, чтобы долго стояли. И окна все в резьбе. Но промашка у дядьки получилась: звезду вырезал над окнами. Думал, и ей сносу не будет. Нашлась сила покрепче. Гореть ей вместе с домом твоим. Интересно, сам он тут сейчас, работничек, или в банде прячется? Да и не разберешь у этих колхозничков. Он тебе и дома и замужем. А только Доливана не перехитришь. Он сортировать не станет, он этим и не думает заниматься, сортировать, кто и какой.
В окно смотрят, прилепились к стеклу. Еще бы, столько гостей на ихней улице! Бабы, конечно. Мужик, если и дома, в окно таращиться не будет, косит глазом сбоку, спрятавшись. С бабами все понятно, заранее знаешь, как и что будет. И это правильно, что их обычно отделяют и занимаются ими после мужиков. А когда вместе, тут жди чего угодно. Все равно что бензин да в соломе держать. Ну, что смотрите, может, узнали? Свой, свой идет, видите, даже усмехается. Вот так, и не бойтесь. А что, может, и знакомый… Не надо только лишнего изображать. Это Кацо, когда идет, — что тебе бык на ворота! Разбегайтесь кто куда! Уши закроешь от визга, плача. А зачем, если подумать? Себя показать — любой дурак умеет. Ты дело покажи. Жмуриков, когда они уже в яме или в куче, — тех ворочай как хочешь. А с живыми — раньше присмотрись, с какой стороны зайти да где стать. Не жалей слов, усмешки — не убудет тебя! Вот так: открыл калитку — закрой. Чтобы курей чужих не набежало. Хозяин к хозяевам идет. Иду, иду, не смотрите так! А сенцы не успел дядька смастерить. Снегом будет задувать. Только и успел, что столбы поставил, стропилами связал сверху, а крыши еще нет над сенцами. Ушаты, ведра по углам, жерны — хлеб молоть, хламья под ногами всякого… Ну, ну, что еще тут? И кто тут в прятки играет? О, сестричка! А где братик? Ну, ну, беги в хату, беги к мамке, нечего тут делать! Больше никого под этими трактами? А на чердаке?.. Ну нет, сам лезь, французик паршивый, я тебе не пожарник. Вот бы здорово: полез, нос туда, а его по башке — тюк! И привет вашим! А в корзине тут что скрипит, шевелится, котята? О, это ты? Совсем как ежик свернулся. Ловко поместился в такой маленькой корзине! Беги в хату, беги за сестренкой!..
— Добрый день господарам! Что собрались, как на фэст?[3] Или сватов ждете?
Главное не молчать, если зашел к людям в хату, что попало говори, но молчать нельзя.
— Что это вы девку, хлопчика из хаты выгнали? Самые непослушные, наверно?
Ну, француз, ну, купил! Да здесь три или четыре семьи! Сбежались, сбились в одну хату все соседи, как специально. Наверно, потому, что тут мужик есть. При нем смелее. Вон сидит у окна, на табурете. В окно и не смотрит, ему не интересно. Сел, и он уже не он. Ну, француз, ну, продал хатку! На всех кроватях, на сундуке, на печи — отовсюду смотрят. Как бобов насыпано — на каждую тетку, может, пятеро пацанов, а теток тоже — одна, две, три… Не меньше семи.
— Во кому хорошо! Что ж он у вас — один? На всех один? Пятью семь — тридцать пять… Во кому выгода! Как петуху…
Неважно что, но говори, не молчи. Чтобы голос слышали — обыкновенный, не злой. Хорошо еще, что не несколько, а одна комната и большая. Даже кухонной перегородки не поставил. Это ты молодец, дядя. Есть где стать, чтобы все были на виду, под рукой. О, француз, ну, продал, ну, купил!.. Ну, что смотрите? Человека не видели? Ничего у вас не украл, а смотрите, как на злодея. Да тут глаз детских больше, чем у меня патронов. Другому и трех дисков не хватило бы.
— Хотите мармеладу? Знаете, что такое мармелад?
Я уже с ними, как немцы с нами: думают, что мы в жизни не видели этой дряни. Что правда, то правда — научились и мармелад за еду считать, с хлебом есть, как с маслом.
— Хорошая печка у вас. Что, бабка? Хорошо кости погреть? Хлебом у вас так пахнет! Готов, доставать пора, а то еще сгорит. Которая тут главная жена?
Что смотришь, дядя? Ну, и что бы ты сделал с «бобиками», если бы мог? Да только руки коротки! Вот, вот, сиди и покуривай, бандит. Смотришь. Поздно смотреть. Пахнет хлебом — вот и жили бы, как люди
