неймется... - И вдруг он шлепнул себя ладонью по лбу. - Стоп! Он и моих кур небось жрет?! Ну, погоди! Ну, погоди!..
'Ну, погоди!' дядя Кузя повторял много раз, сначала грозно, потом задумчиво, а под конец вяло и растерянно.
Что он мог сделать с балобаном, который отведал курятинки, понял, что она вкуснее каких-то там сусликов и мышей?
Ружья у дяди Кузи не было. Вольеру - забор из проволочной сетки возле птичника не сделали. Куры- дуры разбредались в разные стороны и не успевали добегать до фермы, если на них бросался коршун или другой какой хищник.
Дядя Кузя зашел в крайний двор и попросил раненую курицу у хозяйки:
- Может, выхожу ее, а то будет маяться.
- Бери, - махнула рукой хозяйка. - Все равно пропадет. Спасенья нет от этого бандюги. Третье лето разбойничает, проклятый, возле нашего двора. Я уж его как-то косой подрубила.
'Вон, оказывается, отчего у балобана лапа-то клюкой сделалась', думал дядя Кузя и, поглаживая курицу, наговаривал:
- Касатка, Касатушка... Обидел тебя враг, поранил. Ну, погоди, попадется он нам!
Вернувшись на ферму, дядя Кузя вытащил из ранок птицы пух, изломанные перья и смазал ранки жиром.
На 'госпитальном положении' Касатка пробыла месяц и выздоровела. За это время она успела прижиться на птичнике и так привязалась к старику, что пришла к нему обратно после того, как дядя Кузя вернул ее хозяйке.
Старик вел с курицей 'душевные разговоры', кормил и холил ее. Из-за особых забот и догляду дяди Кузи Касатка сделалась грузной, степенной и красивой птицей.
Может быть, поэтому, а может, потому, что Касатка была приметной, балобан снова выследил ее, бросился ловить. Она отлетела в сторону и помчалась в открытую дверь птицефермы. Белый вихрь кур метнулся за ней.
Балобан оказался не только злым, но и упрямым хищником. Он влетел в дверь, промелькнул мимо опешившего дяди Кузи. Затравленная Касатка бегала по просторному птичнику, спасаясь от погибели.
С криком и бранью кинулся дядя Кузя на балобана.
Тот издал тревожный крик и легкой тенью выскользнул в распахнутую дверь. Дядя Кузя за ним. Да разве птицу догонишь!
- Чтоб тебе ни дна ни покрышки! - грозил дядя Кузя балобану кулаком. Чтоб тебе кость куричья поперек горла стала, чтоб ты околел! - Отругав балобана, дядя Кузя напустился на себя: - А ты, плешивый олух, чего думал? С метелочкой побежал... Размахался! Дверь-то запирать кто будет? Вот тебе, полоротый! - При этом дядя Кузя сложил дулю и поднес к своему же носу.
Касатка больше не решалась отходить далеко от птичника. Но и здесь, у самой птицефермы, в третий раз высмотрел ее настырный балобан.
Дядя Кузя был в это время у речки. Заслышав шум в птичнике, он схватил черемуховую палку и побежал что есть духу. На этот раз он уже не забыл захлопнуть дверь. Кривоногий балобан кричал пронзительно и гонялся за Касаткой.
- Лиходей! - гаркнул дядя Кузя и топнул ногою. (Балобан вильнул вправо, влево, ринулся за печь, к дверям.) - Попа-ал-ся-а! - лютовал дядя Кузя. - Я те угощу! Я те попотчую курятинкой!
Голос старика прерывался. А куры, охваченные паникой, летали, кудахтали, хлопали крыльями, бились об окна, стены. Одна из них подвернулась на пути осатаневшего балобана и потащила за собой кровавый след: хищник успел рвануть ее когтями.
- Уконтромлю! Изничтожу! - закричал дядя Кузя и швырнул палку.
Палка хоть и не задела балобана, но оказалась пострашнее грозных криков. Балобан сложил крылья и тугим клином ударился в окошко, да угодил не в стекло, а в переплет рамы. Резиновым мячом отскочил он, упал вниз, очумело затряс головой и застучал клювом.
Дядя Кузя схватил палку и начал молотить хищника так, что перья крутом полетели.
Уработался старик, выдохся. Присел на ящик с песком. Куры сбились в угол птичника, кудахтали, а петухи кричали. Когда сердце унялось, перестало сильно стучать, дядя Кузя дрожащими руками взял мертвого балобана за крыло, отнес к реке и повесил на черемуху - для острастки, чтобы и другим разбойникам неповадно было за курами охотиться.
Как дядя Кузя лису перехитрил
Лиса-плутовка повадилась таскать курочек еще от старой птицефермы: старая птицеферма стояла ближе к лесу и речке.
Дядя Кузя долго ничего не подозревал. Летом пересчитать кур невозможно: некоторые из них ночевать оставались на улице.
Однажды старик отправился в лес наломать веник. Под пихтой он увидел белые перья, свежую кровь и лапку курицы, а на сучке валежины заметил клок шерсти, рыжей, с проседью. Взял старик шерстку в руки, помял в пальцах.
- Так-так, значит, кумушка здесь промышляет, - и вздохнул. - Ну, эту мудрено изловить, это тебе не балобан. Хитрущая, старая лиса прикормилась...
Дядя Кузя не ошибся. Лиса и в самом деле охотилась очень осторожно. К капканам, поставленным дядей Кузен, она не подходила. Лишь иногда рано утром дядя Кузя замечал лису на опушке леса или на поляне, возле стога сена, приметанного к ели.
Речка вытекала из леса. Она заросла черемушником, ольховником, кустами смородины и тальника. Лучшего подхода для лисы к птицеферме нельзя было и придумать. Лиса бесшумной змейкой подкрадывалась к крупным молодкам и брала тех, которые отбивались от стаи.
Зимой началось строительство нового здания. Лиса боялась стука топоров, голосов людей и не подходила к птичнику. За это время исчезло несколько кур из дворов колхозников. Но попробуй узнай, кто их стащил, если вокруг деревни живет, кроме лисы, множество всяких других хищников, любящих курятинку.
К весне новое здание птицефермы было готово, старое разломали, и вскоре на его месте выросла лебеда, крапива, лопухи. Молодые куры неслись в густых и уютных, с куриной точки зрения, зарослях. Дядя Кузя проклинал все на свете, с кряхтением собирал яйца в колючем бурьяне.
Зато молодки перестали ходить к лесу. Им нравилось сидеть в бурьяне, хлопать крыльями, разгребать лапами рыхлую землю. Словом, наступило для лисы голодное время.
Томилась кумушка, томилась, да и выбралась из поймы речки: видно, изголодалась вконец. Охотиться она стала нахально, отбросив всякие свои лисьи увертки. От бурьяна к речке тянулась уже не одна полоска белых перьев.
Как-то раз на глазах у дяди Кузи лиса схватила петуха, спустившегося к речке напиться, и унесла в кусты.
Дядя Кузя хлопал себя по бедрам, ругался, плевался, грозил кулаком вслед лисице и в сторону правления колхоза, которое не построило вольеру из проволоки. Правленцы заявили: не все, мол, сразу; пусть дядя Кузя будет доволен пока и тем, что новый птичник соорудили.
Дядя Кузя отводил душу, ругая лису.
- Поймаю - шапку сошью из тебя, ведьма рыжая!
Вот прошло лето, потом осень, наступила зима, и куры стали, по выражению дяди Кузи, жить дома, а лиса, целая и невредимая, бродила на воле, кружилась возле птичника по мягкому снегу. Манил кумушку запах курятинки. Но, как говорится, видит кошка молоко, да рыльце коротко!
Лиса даже тявкала - от досады должно быть - и с тоской глядела на птичник.
Дядя Кузя, наблюдая за рыжей гостьей, с ехидцей кричал в окошко:
- Ну что, облизываешься? Облизывайся, облизывайся, голубушка, пока на воле! Все равно скоро на моей голове будешь!
Старик кричал так для успокоения души. Он уже испробовал все ловушки, взял даже ружье в деревне, но подстрелить лису не мог.
Вот она, шапка, прыгает возле столба, мышей ловит, а попробуй надень ее на голову!
Зимой на птицеферме заболели две курицы. Дядя Кузя напоил их рыбьим жиром, но было уже поздно.
