— Если бы сэнсэй,[1] заместитель директора клиники сразу подробно расспросил меня, я рассказал бы обо всем без утайки. И наверно, было б еще не поздно все уладить — в общем, я весьма сожалею.
Прежде всего — как больная, которой вы интересуетесь, была доставлена в клинику. Когда из центральной станции «скорой помощи» поступило распоряжение госпитализировать больную, примерно через полчаса, а точнее — в четыре часа шестнадцать минут прибыла машина «скорой помощи», больная и санитары о чем-то громко спорили. По словам старшего санитара, больная, которая вела себя смирно, пока машина не остановилась у ворот клиники, вдруг начала шуметь, а там и вовсе отказалась выходить из машины: я, говорит, не больная, я совершенно здорова. Подойдя к ним, я стал убеждать больную, что несведущий человек сам себе поставить диагноз не может, пусть ее по крайней мере осмотрит дежурный врач, но она меня и слушать не хотела, и в конце концов пришлось отказаться от вызова дежурного врача и медсестры. Но тут заартачились санитары: они, мол, не могут торчать здесь до бесконечности, им пора уезжать. Я им в ответ: а мне что прикажете делать; тогда они сказали: в клинику-де везти здорового человека они бы не имели права; возразить мне было нечего, к тому же старший санитар Оно — мой приятель, вот и пришлось подписать направление и принять больную. Если вспомнить, как часто в последнее время больные отказываются от госпитализации и приходится оставлять их в клинике против воли, то думаю, я поступил правильно.
С дежурной медсестрой есть селекторная связь, но я сообщил, что отключаю селектор, и получил согласие.
Больная — маленькая, симпатичная (сначала он сказал — такие любому мужчине по вкусу, но потом поправился) женщина, круглолицая, светлокожая, большеглазая, — хотя и была одета легко, немного вспотела. На ней было лишь легкое кимоно (из хлопчатобумажной или синтетической ткани с черными тюльпанами на розовом фоне), подпоясанное шнурком из черных и зеленых ниток, и хлопчатобумажные трусики (оранжевые бикини), никаких вещей у нее не было. Из направления я узнал, что ей тридцать один год, но имя и место жительства, поскольку она отвечать отказалась, установить не удалось.
Когда мы с больной остались вдвоем, она вдруг так застеснялась, даже шея у нее покраснела. Я говорю об этом, поскольку, мне кажется, такая деталь поможет установить личность больной. Потом она попросила у меня разрешения связаться по телефону с мужем; я вежливо объяснил ей, что звонить в город можно только по телефону-автомату из приемного отделения, и она стала просить у меня в долг десятииеновую монету, говоря, что за ней скоро придет муж и она отдаст мне сто или даже тысячу иен. К сожалению, у меня была только бумажка в тысячу иен, и я при всем желании не мог исполнить ее просьбу. Я пошутил: пусть, мол, поищет под скамейками в приемном отделении — может, туда случайно закатилась пара монеток, а она приняла мои слова всерьез и пошла к двери; я сразу пожалел о своей глупой шутке, стал всячески ее удерживать, я вам дам, творю, что-нибудь надеть на ноги, сидите лучше здесь и спокойно ждите, рано или поздно муж придет за вами; но она и слушать не хотела, вырвалась и убежала. Находясь при исполнении служебных обязанностей, я не имел права оставить пост — не пошел за ней, чтобы помочь ей избежать неприятностей.
Больная так и не вернулась, я решил, что она в самом деле нашла нужную ей монету, и снова раскрыл недочитанный еженедельник; и еще я подумал: раз селектор был отключен, дежурный врач, не зная, в чем дело, направился сюда и по дороге встретил больную. Поговаривали, будто у него бывали связи с женщинами, и я, помнится, облегченно вздохнул. Вы, наверно, спросите, почему я облегченно вздохнул, но этого я и сам не пойму. Потом я, правда, узнал, что дежурный врач тогда ни на минуту не отлучался из кабинета, и устыдился своих подозрений. О дальнейшей судьбе больной мне абсолютно ничего не известно. С полной уверенностью могу лишь сказать одно — после нее служебным входом, где я дежурю, не воспользовался никто.
Я перечитал вышеизложенное и подтверждаю: все произошло так, как здесь написано, что и удостоверяю подписью.
Вернемся в комнату мужчины. Именно в это время начала стучать алюминиевая крышка вскипевшего
