– Что ж, я ценю твой поступок, – вновь зазвучал другой голос. – Но тут у нас возникли некоторые сложности.
– Они знают о контракте на здание, – сказал Минна.
– Нет, не думаю. – Голос был зловеще спокойным и пугающе дружелюбным. Узнал ли я его? Может, и нет, но уж Минна-то явно хорошо знал этого человека. Кто же он такой?
– Заходи, и давай потолкуем, – предложил голос.
– О чем? – спросил Минна. – О чем нам с тобой разговаривать?
– Ты только послушай себя, Фрэнк.
– Я что, пришел сюда, чтобы себя слушать? Это можно делать и дома.
– А вообще-то ты это делаешь? – Я различил усмешку в голосе. – Подозреваю, что не так часто и не так вдумчиво, как следовало бы.
– Где Ульман? – спросил Минна. – Он здесь, у тебя?
– Ульман в городе. И ты пойдешь к нему.
– Твою мать!
– Терпение.
– Ты говоришь «терпение». Я говорю – «твою мать»!
– Это характерно для наших разговоров.
– Ага. Так что давай поскорее покончим с этим.
Еще несколько заглушенных шагов, потом дверь захлопнулась. Какое-то звяканье – наверное, бутылки о бокал, звук наливаемой жидкости. Вино. Я бы и сам не отказался от стаканчика. Вместо этого я жевал бутерброд, глядя сквозь ветровое стекло, а в голове у меня зазвенело:
Бейли. Это имя всплыло в моем туреттовском мозгу, хотя я и не мог понять почему. Я никогда в жизни не знал человека с таким именем. Может, Бейли для меня – это любой человек? Вроде Джорджа Бейли из «Этой чудесной жизни»? Мой воображаемый слушатель, он должен был терпеть груз моей ругани, потому что порой я отчаянно нуждался в собеседнике: какую-то часть кипящих в моей голове слов нужно было, без сомнения, выпустить в цель. Если страдающий синдромом Туретта ругается в лесу и некому его слушать, издаст ли он хоть звук? Видимо, Бейли стал для меня решением этой проблемы.
– Твое лицо выдает тебя, Фрэнк. Кажется, ты хочешь кого-то убить.
– Неплохо для начала.
– Тебе не стоит винить меня, Фрэнк, если ты потерял над ней контроль.
– Ты виноват, если она жить не может без своего рама-лама-динг-донга. Это из-за тебя ее голова набита такой дребеденью.
– Вот, попробуй. – (Предлагает выпить?)
– Я не пью на пустой желудок.
– Увы. Я забыл, как ты страдаешь, Фрэнк.
– Да отвали ты!
А кстати, где же черноволосая девушка со стрижкой? Молчит в той же комнате, где находятся Минна и его сверхподозрительный собеседник? Или где-нибудь еще? Какая досада, что я могу только слушать, но не наблюдать. Была ли моя черноволосая той самой, о которой они толковали? Не похоже.
А что еще за «рама-лама-динг-донг»? Не хватало мне и об этом беспокоиться! Постаравшись совладать с дергающимся лицом, я попытался заставить себя не думать о том, чего не понимал.
Я посмотрел на дверь. Вероятно, Кони по-прежнему стоит за ней. Мне хотелось услышать «если бы моя жизнь зависела от этого», чтобы мы могли вбежать в дом.
Тут кто-то постучал в окно «линкольна». Я вздрогнул от неожиданности. Это был швейцар, который давно наблюдал за мной. Он жестом попросил меня опустить стекло. Я замотал головой, он утвердительно кивнул. Наконец я согласился и сдвинул наушники, чтобы услышать его слова.
– Вам чего? – спросил я. Стекло сдерживало мой мозг болтуна, а теперь у меня появилось непреодолимое желание опускать и поднимать его и говорить, говорить. Я крепился из последних сил.
– Ваш приятель… Он зовет вас, – сказал швейцар, указывая на здание у себя за спиной.
– Что-о? – Чертовщина какая-то! Я чуть шею не свернул, пытаясь разглядеть кого-нибудь у него за спиной, однако в дверях здания никого не было. Тем временем голос Минны продолжал звучать в наушниках. Но слов «ванна» и «зависела» он не произносил.
– Ваш приятель, – повторил швейцар со своим уродливым восточноевропейским акцентом. Наверное, поляк или чех. – Он зовет вас. – Швейцар ухмыльнулся – его явно развлекало мое замешательство.
