Джек проткнул ему левое плечо, но не остановил. Меч вырвался у него из рук, когда Боршин ударил его сзади и склонился над ним.
Джек откатился в сторону и сумел занять положение перед прыжком раньше, чем тварь напала снова. Его меч все еще торчал у нее в плече и блестел на свету, кровь по нему не текла, вместо этого по краям раны выступило немного густой коричневой жидкости.
Джеку удалось увернуться от повторного нападения и ударить ее обеими руками, но незаметно было, чтобы это что-нибудь дало. Казалось, он бьет по пудингу, а тот остается целым.
Ему удалось увернуться от нападения еще дважды. Один раз он лягнул ее по ноге, а потом треснул локтем по затылку, когда она двигалась мимо.
Потом она без труда поймала Джека, но он втолкнул меч ей в плечо и удрал в разорванной тунике.
Припадая к земле, кружа, стремясь сохранить между ними максимальное расстояние, Джек отклонился назад, схватив два камня. Если бы не это, тварь добралась бы до него. Она очень быстро обернулась, а Джек запустил в нее одним из новоприобретенных снарядов — и промахнулся.
Потом, прежде чем он успел прийти в себя после броска, она накинулась на него, повиснув у него на спине.
Джек бил ее по голове оставшимся камнем, пока тот не вырвался у него из руки. Его грудная клетка было сломана, а морда твари была так близко от его лица, что ему хотелось закричать — он бы закричал, если бы у него хватало дыхания.
— Жаль, что ты сделал неправильный выбор, — услышал он свою душу.
Потом тварь ухватила его одной рукой за шею, а другой — за голову и начала крутить.
Из глубин его тела поднялась чернота, слезы боли смешались на его лице с потом, а голова оказалась повернутой таким образом, что Джек увидел нечто, мгновенно повергшее его в изумление.
Волшебство исчезло, но рассвет все еще напоминал сумерки. В сумерках же Джек мог работать — не как волшебник, а как вор.
Потому что в тени он был силен.
…Ни один меч не мог его там тронуть, ни одна сила не могла причинить ему вред.
Восходящее солнце, ударив сквозь балюстраду, создало длинную густую тень, которая упала в каком- нибудь футе от Джека.
Он попытался дотянуться до нее, но не смог. Тогда он выбросил правую руку в сторону тени так далеко, как только мог.
Джек все еще чувствовал боль, позвоночник хрустел, сокрушительный груз все еще давил на грудь.
Но только теперь пришло старое чувство тьмы и растеклось по телу.
Напрягая мышцы шеи, Джек сопротивлялся обмороку. Пользуясь силой, которую он извлек из тени, он втолкнул в тень руку и плечо. Потом, на пятках и локтях, он сумел впихнуть в глубокую тень голову.
Высвободив другую руку, он нашел горло Боршина. Он втащил его за собой в тень.
— Джек, что происходит? — услыхал он свою душу. — Я не могу видеть тебя, когда ты в тени.
Джек вышел из тени много позже.
Он тяжело облокотился на ближайшую балюстраду и стоял там, задыхаясь. Он был перемазан кровью и тягучим коричневым веществом.
— Джек?
Когда он полез в то, что осталось от его одежды, руки у него дрожали.
— Черт… — хрипло прошептал Джек. — Последние сигареты пропали.
Казалось, он готов из-за этого расплакаться.
— Джек, я не думала, что ты останешься жив…
— Я тоже… Ладно, душа. Ты надоедала мне достаточно долго. Я много перенес. Мне ничего не осталось. Хотя я могу сделать тебя счастливой. Делай, что должна.
Потом он на миг закрыл глаза, а когда открыл их, душа исчезла.
— Душа? — позвал он.
Ответа не было.
Разницы Джек не ощущал. Правда ли они соединились?
— Душа? Я дал тебе то, что ты хотела. Ты могла бы, по крайней мере, поговорить со мной.
Ответа не было.
— Ну, ладно! Кому ты нужна!
Потом Джек повернулся и оглядел опустошенную землю. Он увидел, как косые лучи солнца окрасили сотворенную им пустыню. Ветер немного утих, и, казалось, воздух поет. Несмотря на разруху и тлеющий огонь, пейзаж был красив несущей печать проклятия красотой разрушения. Не следовало так терзать землю, если бы не что-то в нем самом, что принесло боль, смерть и бесчестье туда, где их прежде не было. Тем не менее вне этой бойни или, точнее, над ней, было что-то, чего Джек раньше никогда не видел. Словно все, на что он смотрел, могло стать лучше. Вдалеке виднелись разрушенные деревни, срезанные горы, сожженные леса. Он был в ответе за все это зло — он действительно заслужил свое прозвище. И все же он чувствовал, что из этого вырастет нечто иное. Хотя эту заслугу он не мог себе приписать. Он мог лишь нести вину. Но Джек чувствовал, что предвидение того, что может случиться теперь, когда изменился порядок мира, больше не может его напугать. Нет, не то. По крайней мере, еще нет. Но новым порядком станет преемственность света и тьмы, и Джек чувствовал, что это будет неплохо. Тогда он повернулся лицом на восход и, промокнув глаза, продолжал смотреть, потому что ощущал — прекраснее он ничего не видел. Да, решил он, должно быть, у меня есть душа — раньше ничего подобного я не чувствовал.
Башня перестала качаться и начала разваливаться.
Вот чего я добивался, Ивен, подумал он. Я даже говорил об этом — когда у меня еще не было души. Я извинился, и имел в виду именно это: мне было жаль не только тебя. Весь мир. Я прошу прощения. Я люблю тебя.
…И, камень за камнем, башня рухнула, а Джека бросило вперед через балюстраду.
Правильно, подумал он, чувствуя, что ударяется о перила. Только так и должно быть. Выхода нет. Когда ветер, огонь и вода очистят мир, а злобные существа погибнут или будут унесены прочь, последний и самый великий из них не должен избежать этого уничтожения.
Он слышал сильный шум, словно от ветра — это рухнула балюстрада, и перила скользнули вперед. На мгновение звук стал прерывистым, словно хлопало вывешенное для просушки белье.
Когда Джек оказался на краю, он сумел обернуться и посмотреть вверх, падая, он увидел в небе темный силуэт, который рос, пока Джек глядел на него.
Конечно, подумал он, он наконец увидел восход солнца и освободился.
Сложив крылья, с бесстрастным лицом, вниз, как черный метеор, падал Утренняя Звезда. Приблизившись, он во всю длину вытянул руки и раскрыл огромные ладони.
Интересно, подумал Джек, он успеет?
