Слабеющей рукой он шлепнул меня по плечу:
– Ты все еще меня ненавидишь?
Я посмотрел в его застывшие глаза и кивнул.
– А как же вся та чепуха, которую вдалбливали тебе монашки? Прощение и всякое такое? – Он чуть приподнял бровь, словно эта мысль его позабавила.
– Ты выбил из меня все это. Выбил давным-давно.
Собрав последние силы, он погладил меня по животу:
– Никак не можешь забыть? Так ведь и шрама небось не осталось?
Я не отводил глаз, не вымолвил ни слова и не даровал ему утешения, давая понять, что взять ему с меня нечего, даже если бы и сил у него было побольше.
Он понял и слабо махнул рукой:
– Ну и черт с тобой. – И опять закрыл глаза. – Зачем пришел?
Я выпрямился в стуле и посмотрел на иссохшее тело, пытаясь воздержаться от ответа, – смерзшаяся глыба любви и ненависти растаяла и бурным потоком, в котором смешалось и то и другое, хлынула на равнину, закружив меня в водовороте.
– Увидеть, как ты умрешь.
Не открывая глаз, он улыбнулся:
– Ах ты, стервятник. Весь в отца.
Он задремал. Я сидел рядом и слушал, как дребезжат осколки его разбитого сердца. И понял, что никаких объяснений, которых я ждал от него до последней минуты, я не дождусь, что тайна так и останется в этом иссохшем теле, в этом уже не мыслящем мозге. Никогда она мне не откроется. Она уйдет вместе с ним, когда он тронется в свой скорбный путь, в тот мир, который он видел, когда лежал на койке и смотрел в потолок. Он знал то, чего не знают другие, и это знание он заберет с собой, и будет ему чему посмеяться по дороге в мир иной.
В половине шестого утра отец открыл глаза и посмотрел на меня.
– Что-то горит, – промолвил он. – Что-то горит. – Он широко открыл глаза и разинул рот, как будто собираясь подать сигнал тревоги.
И он умер.
А я все смотрел на него и как будто все еще чего-то ждал.
Глава 31
Встречу со Стерлингом Малкерном и Джимом Вернаном мы назначили в половине второго ночи пятого июля в баре «Хайатт-Редженси», что находится в Кембридже. Бар был устроен на вращающейся платформе, и мы, сидя за столиками в кабинете, медленно плыли по кругу; внизу сиял огнями город, открывался великолепный вид на реку Чарльз с ее пешеходными мостиками, сложенными из красного кирпича, от которых веяло чем-то старым и добрым, и даже увитые плющом стены Гарварда не вызывали у меня обычной досады.
Малкерн явился без галстука, в сером костюме и белой рубашке. На Джиме был мохеровый свитер с глухим воротом и брюки рыжевато-коричневого цвета. Ни тот ни другой не выказывал особенной радости по поводу нашей встречи.
Мы с Энджи, наплевав на этикет, пришли в чем были.
– Надеюсь, что, если уж вы назначили нам встречу в столь неурочный час, у вас имелись на то веские причины, – сказал Малкерн.
– Безусловно, – сказал я. – Не затруднит ли вас напомнить мне суть нашей сделки.
– Это еще зачем? – сказал Малкерн. – Чего-то я не понимаю.
– Напомните мне условия заключенного с вами контракта, – повторил я.
Малкерн недоуменно посмотрел на Джима и пожал плечами.
– Патрик, – сказал Джим, – все ты великолепно знаешь. Поденная оплата плюс непредвиденные расходы.
– А кроме того?
– Кроме того – вознаграждение в размере семисот долларов, при условии, что ты передашь нам документы, похищенные Дженной Анджелайн. – Джим был не в духе. Кто его знает почему: может, его блондинка-жена, выпускница Вассаровского колледжа, снова прогнала его спать на диван, а может, и наоборот – мой ночной звонок прервал ежеквартальное исполнение супружеских обязанностей.
– Вы выдали мне авансом две тысячи долларов. Работы вышло на семь дней. Сегодня восьмой, но, так уж и быть, считать ночь за день не будем. Вот счет, – сказал я и протянул бумажку Малкерну.
Он едва взглянул на него:
– Это неслыханное расточительство, но мы потому тебя и наняли, что ты стоишь потраченных на тебя денег.
Я откинулся в кресле:
– Кто напустил на меня Куртиса Мура? Вы или Полсон?
– Что за чушь ты несешь? Куртис Мур работал на Сосию, – сказал Джим.
– А почему же тогда он сел мне на хвост через пять минут после нашей с вами первой встречи? –
