Я сижу в теплой ванне, прижав к себе Свету. Она в позе зародыша, разве что не на боку, а сидя, прижата ко мне. Я настолько большой, что она помещается внутри меня, когда и я сворачиваюсь. Мы сидим в почти пустой ванной, без света, и через открытую дверь смотрим в огромное окно кухни, по которому рассыпаны огни соседского дома. За ним – темнота, потому что ее дом находится на самом краю нашего города. Мы сидим в ванной, освещенной отсветами огней, отраженных в окнах, – в общем, мы получаем жалкие остатки света. Вода набирается страшно тихо, даже не журча, и Света спрашивает меня, не поворачиваясь:
– Что есть любовь?
Я молчу и глажу ее затылок. Он у нее приятный на ощупь, тяжелый, в мокрых от пота волосах – женская голова вообще преисполнена для меня загадки, тайны и вожделения. Где-то там в этом предмете есть Нечто, что заставляет ее ложиться со мной, ложиться с кем-либо еще, просто ложиться. Я крепко сжимаю ее, она чуть охает, и мягко толкаю Свету вперед, на колени. Вода вдруг резко остывает. Это горячую отключили. Или авария на водопроводе. Света в доме нет из-за аварии в доме. Ну что за город?
Приходится поднимать Свету и брать ее стоящей. Света постанывает. Тремя часами раньше я завалился к ней выпивший и долго лежал на диване, пока она меня не раздела и не сделала массаж, приговаривая: бедненький, ох ты, бедненький ты мой. Ее собачья покорность меня, конечно, тоже привлекала. Помимо внешности, само собой. Еще мне в ней нравилось то, что, без сомнения, было привито ей мужем, ну, или бывшим мужем, как вам угодно. Она всегда отменно и по часам готовила, в доме было чисто, и мои вещи были постоянно выглажены. Да, он тебя выдрессировал, говорил я ей временами, когда был не слишком уставшим для откровенных разговоров в постели, которые на самом-то деле утомительнее любого траха. Да, он меня выдрессировал, говорила она. Жалко, что мы не успели пожить подольше, внезапно думаю я. Всего-то пару месяцев. Я даже толком не знаю, развелась ли она со своим супругом официально. Да я, в общем, особо этим и не интересовался. Мне было удобно. Домой я приходил редко, трахал не только ее и жил так, как хотел. Ну, разве что раз в неделю выходил на денек в Национальную библиотеку порыться в трудах на тему ацтеков, которые (и труды, и ацтеки) должны были обеспечить мне кандидатскую диссертацию и довольно безбедное существование в институте, спонсируемом американцами.
Света особой изобретательностью в постели не отличалась, но мне все эти кульбиты и не были нужны. Меня возбуждал сам факт обладания телом. Сказать, что она была совершенством, значило польстить совершенству. Но я изменял ей потому, что, увы, я не моногамен.
– Я еле стою… – стонет она.
– Ну ты и вдул, – говорит она.
– Мой герой, – смеется она.
– Только предохраняйся, пожалуйста, – говорит она.
– Ну, когда ты не со мной.
– Я с тобой, – говорю я.
– Врун, – хихикает она.
– Не изменяй мне, – дышит она мне в шею.
– Пожалуйста.
– Ты же знаешь, я тебе не изменяю, – привычно вру я.
– Мммм, – говорит она.
Я самодовольно улыбаюсь и треплю ее по плечу. Внезапно в доме дают свет, и в квартире ярко вспыхивают все лампы. От неожиданности я падаю. Она властно берет меня за руку. Неожиданно властно для нее. Я морщусь, потом жалуюсь, наконец из моей груди с хрипом выходит стон. Я жмурюсь, потому что свет слепит меня, и прошу:
– Ну же, перестань, Света.
Она отвечает:
– Если бы Светлана могла сделать с вами хоть что-то, мой друг, это было бы чудо почище того, что случилось с Лазарем. Ведь Света мертва.
Я открываю глаза и вижу у своей постели высокого мужчину с умным лицом, чем-то смахивающим на доберманью морду. Он мягко улыбается мне, кивает, показывает документы, соболезнует и просит ответить на несколько формальных вопросов. После чего у меня учащается сердцебиение.
Ведь у него та же фамилия, что и у Светы.
– Судя по наличию в моих плечах двух пуль и отсутствию охраны, меня не обвиняют в убийстве, – шучу я.
– Все убийцы в дешевых, да и дорогих, детективах начинают разговор с полицией именно такой фразой, – шутит он.
– Надеюсь, у нас хотя бы дорогой детектив, – пытаюсь улыбнуться я.
– Вам не так больно, как вы хотите показать прежде всего себе, – говорит он.
– Я знаю толк в ранениях, эти раны неприятны, но не так уж ужасны, – объясняет он.
– Вы сейчас даже сможете пошевелить пальцами, – говорит он.
– А слабость – это всего лишь слабость из-за потери крови, – резюмирует он.
– Я совершенно ничего не боюсь, – улыбаюсь я.
– Потому что абсолютно ни в чем не виноват, – объясняю я.
– И, чувствуя это, я уверен в себе на все сто, – завершаю я.
Это чистая правда, за исключением одного «но». Я не боюсь расследования, потому что не убивал Свету. Но я боюсь ее экс-мужа, потому что это легавый, крупный, опасный, и вполне может разнервничаться из-за того, что я натягивал его жену. Покойную, как выясняется, жену. Ну, а я-то на что рассчитывал? На то, что Света пальнет себе в висок, а потом приготовит мне рататуй и бланманже, да и подаст с охлажденным белым вином 1992 года урожая? Эй, труп, подай мне закусок! Покойница, принесите салфеток и еще вина. Ммм, мертвенькая, твоя попка такая прохладная и ладная. Ладная-прохладная… Забавное было бы зрелище.
– Забавное было зрелище, – говорит он.
– Вы на диване, без трусов, со штаниной на одной ноге и в майке, без одного носка, – перечисляет он, как мне кажется, с удовольствием.
– С двумя дырками в плечах, весь в крови, с дурацкой улыбкой на губах и совершенно белый, – вспоминает он.
– И она у стула в наряде бляди, – улыбается он.
– Должен признать, не простой бляди, а изысканной – одетой под девочку, девочку-припевочку, – напевает он.
– Мне, пожалуй, дурно, – шепчу я.
– Да бросьте, – смеется он.
– Мы уже полгода как не жили вместе, если вы понимаете, о чем я, а вы, судя по тому, что пытаетесь изобразить умирающего жука, понимаете, о чем я, – с удовольствием конструирует он фразу.
– Послушайте, я… – начинаю я.
– Бросьте, – весело перебивает он.
– Эту фразу говорят все любовники обманутым мужьям во всех дешевых детективах, – подмигивает он.
– Вам удобно? – спрашивает он.
– О, да, – говорю я.
Он поправляет подо мной подушку, и я, пошевелив всем телом, с радостью понимаю, что легавый был прав. Не все так плохо. Что же, по крайней мере, мне хватит сил крикнуть, если он вдруг начнет меня душить. Но легавый заботлив, как должна быть заботлива мать в дешевом индийском фильме про разбогатевших бедняков. Он взбивает подо мной подушку – осторожненько – и делает все, чтобы я был словно Люси в небесах. Может, думаю я, и таблетку попросить.
– Эта идиотка застрелилась сама, – кивает он.
– Только идиот будет утверждать обратное, – пожимает он плечами.
– А я кто угодно, пусть даже рогоносец… – угрожающе произносит он.
