прочитал ее залпом, а потом еще раз от строчки до строчки. Выучил почти наизусть. Да, это были не какие- то слухи, передававшиеся из уст в уста и, как правило, не подтверждавшиеся, и не явно ложные сообщения немецкой пропаганды. Из материала, помещенного в газете, он сразу понял: идет борьба… А если так, он не может держать руки в карманах…
Лютек давал ему эти газеты все чаще и всегда с оговоркой, что это тайна. Откуда он их берет? В ответ тот только улыбался. Однажды Коваль заявил товарищу:
— Хочу что-нибудь делать.
— Почему ты говоришь это именно мне?
— Ты мой самый близкий товарищ.
— Я ничего не знаю, — уклончиво ответил Лютек.
— А газеты?
— Беру у одного знакомого парня.
— Очень хорошо, — сказал Метек, — пусть тогда этот парень узнает, что есть на свете некий Коваль, который хотел бы что-нибудь делать. Скажешь ему об этом?
— Да, но я не знаю, когда его встречу.
— А когда встретишь?
— Скажу, не бойся. Однако…
— Понимаю. Ты сам ничего не знаешь, не знаешь, как подступиться. Парень, может, не захочет разговаривать…
— Вот именно, — подтвердил, словно обрадовавшись, Лютек.
— Все же скажи.
Больше Метек не говорил об этом с Сосновским, ждал. Через месяц Лютек сказал, что тот, кто имеет право решать, просил передать, что Коваль пока не может быть принят.
— Почему? — спросил Метек спокойно, хотя по спине у него побежали мурашки. Ведь он так мечтал о подпольной борьбе.
— Сейчас берут профессиональных солдат — тех, кто прошел подготовку в армии, резервистов.
— Ну и что из этого? — возмутился Метек. — В сентябре я ведь участвовал в обороне города. Тогда не спрашивали о военной подготовке. Просто стреляли в немцев.
— Я знаю, но что я могу сделать? — Лютек был искренне расстроен. — Я тоже просил, чтобы меня взяли… — добавил он.
Но однажды Лютек сообщил, что Метек может прийти на нелегальную квартиру для беседы. Коваль не мог дождаться конца работы. Он был уверен, что теперь все изменится, что отныне он будет жить иначе. С некоторой жалостью он смотрел на мастеровых пана Бычевского. Что они знают? Отработают целый день, а потом пьют самогон. Утром ходят с красными глазами, варят овсяный кофе и разговаривают о девчонках.
На конспиративной квартире с Метеком долго беседовал Лешек Шенкель. Строго, официально, словно впервые видел Коваля, он расспрашивал о его жизни, о том, почему хочет вступить в подпольную организацию, знает ли, какой опасности себя подвергает. Метек сильно волновался, но, когда дело дошло до сентябрьской обороны Мнихова, взял себя в руки и подробно рассказал о короткой истории отряда профессора Шивчика. Шенкель слушал внимательно, записывал фамилии тех, кто остался жив и может подтвердить рассказ Метека.
— Что делают ваши братья, Коваль? — спросил Шенкель внезапно.
На какое-то мгновение Метек будто проглотил язык.
— Братья?
— Да.
— Юзеф, это средний, воевал в сентябре на фронте, был ранен. Теперь работает в Мнихове.
— А второй?
— Антек?
— Да. Что делал и что теперь делает Антони Коваль?
— Он взрослый, и я взрослый. — Метек немного разгорячился. Он будто уже не помнил, с кем разговаривает и какое значение имеет для него этот разговор. — Каждый отвечает за себя. Никаких вестей о нем после сентября нет. Даже не знаем, жив ли он.
— Хорошо, — сказал Шенкель. Казалось, он не замечает возбужденного состояния Метека. — Ты хочешь быть солдатом, но польский солдат должен отдавать себе отчет в том, кто его враг, а кто друг.
— Верно. Хочу драться с немцами.
— Мы тут наводили кое-какие справки и получили хорошие отзывы о вас.
— Пан… — начал Метек, не зная, как обращаться к своему собеседнику.
— Подхорунжий, — подсказал Шенкель.
— Пан подхорунжий, я иду бороться не с пустыми руками. — Метек был немного обеспокоен за свою судьбу и решил бросить на чашу весов самый крупный, как ему казалось, козырь. — У меня есть винтовка.
— Винтовка? — Шенкель заметно оживился.
— Осталась с сентября.
— Давайте ее. Винтовка нам очень пригодится.
Коваль не сказал, что у него есть две винтовки. Он не знал, что скажут на этот счет братья Шимеки. Одну, пожалуй, он наверняка принесет. А вторую… Посмотрим.
В субботу после полудня он отправился в Домбровку, где собирался переночевать и возвратиться домой в воскресенье. Отец даже обрадовался. Может, Метеку удастся достать немного продовольствия. Цены на него растут все быстрее, а по карточкам мало что можно получить…
В Домбровке у Шимеков Метека встретили с радостью. Там любили сыновей Коваля. Пани Шимек подогрела борщ, нарезала хлеб. Борщ был с мясом и очень понравился Метеку, который дома ел только пустую похлебку. После еды хозяин подробно расспрашивал его о жизни в городе. Метек чувствовал: Шимек хочет что-то узнать, но что именно — не мог понять.
— Говоришь, отец сидит дома один? — спрашивал Шимек уже который раз подряд.
— Один… Изредка кто-нибудь зайдет за товаром.
— Что за времена! — вздыхала пани Шимек.
— Ас работы, из мастерских, не приходят? — вновь возвращался Шимек к своему.
— Иногда заходит Кужидло. А других не видел. Наконец Шимек оставил его в покое, и Метек смог поговорить с ребятами. Шепнул Костеку, что у него есть к ним дело. Пошли за овин, уселись на бревнах, закурили. Метек без обиняков сказал хлопцам, что вступил в подпольную военную организацию.
— Организации нужно оружие, — бросил он и стал ждать ответа.
— Ты сказал им о винтовке? — спросил Костек спокойно, но взгляд его был холодным. Известие о военной организации совсем не обрадовало его.
— Нет.
— Действительно?
— Не веришь мне?
— Почему нет, верю. — Костек сказал это так, что нельзя было обидеться, но чувствовалось: все же что-то ему не понравилось. Янек сидел в сторонке и молчал.
— Давай вступим вместе, — предложил Метек, — Шенкель был бы доволен.
— Что это за организация?
— Военная.
— Знаю, ты говорил, что военная. Но какая?
— Как это какая? Польская.
— Панская, — жестко поправил его Костек. Он сильно насупил брови, возле рта у него появились глубокие морщины.
— Польская, — настаивал Метек. — О чем ты вообще говоришь?
— Уж я знаю, не бойся. В панскую армию не пойду, и Янек тоже не пойдет.
— Не пойдем, — подтвердил младший брат. — Достаточно паны били мужиков по задам, пусть теперь свои подставят.
